В этом месте нас нагнал другой мужчина, Эдисон. Эдисон рассказал нам, что видел, как мы уходили вместе от озера Морена, и все утро шел за нами. Мы выглядели «не такими гомиками», как остальные. «Ох, – сказал он, сбросив свой рюкзак и сел на землю. – Как дела, недоумки?»
«Привет, – сказал Даниэль. Опять его широкая улыбка. – Вода хорошая».
Эдисон приподнял брови, глядя на меня, и облизал потрескавшиеся губы: «Как дела?» Он расстегнул молнию своего рюкзака, вытащил бумажный стаканчик шоколадного крема «Бетти Крокер» и начал его есть ложкой. «Это дерьмо самое классное по калорийности, – сказал он. – Лучшее из того, что можно взять с собой».
Пока мы шли, он говорил. Эдисону было 20 лет. Он жил в маленьком городе штата Теннесси. Он работал на консервном заводе на Аляске, но до этого жил в Колорадо, работал оператором на горнолыжном подъемнике, и это ему больше нравилось. Весело – и больше горячих девчонок.
Я сказала, что ходила в школу в Колорадо. Или хожу в школу.
Даниэль сказал, что он тоже катается на лыжах.
«О нет, мужик, – сказал Эдисон. Он игнорировал меня, обращаясь к Даниэлю. – Я сноубордист». Его свисающие прямые волосы били по шее при каждом шаге; он все время выпячивал голову вперед, вперед, вперед, как доисторическая птица. Примитивная птица.
Они говорили часами. Я молчала. У Эдисона была шутка: «Почему маленьким черномазым не разрешают прыгать на кровати?» Я внезапно очнулась. И испугалась.
«Почему?» – спросила я. Даниэль не спрашивал. Я не была уверена, что он знал, о чем спрашивать.
«Потому что они прилипнут к потолку», – захихикал он.
Даниэль засмеялся, хотя я не думаю, что он понял; я надеялась, что он не понял.
У Даниэля тоже была шутка: «Один гей говорит другому: „Мне придется с тобой расстаться“. Другой спрашивает: почему? Первый говорит: „Когда мы начинали трахаться, твоя дырка была размером с десятицентовую монету, а сейчас это уже четвертак“.»
Ни Эриксон, ни я не засмеялись. «Хм», – сказала я.
Даниэль шел первым в нашей связке, он обернулся, улыбнулся нам и кивнул.
«Думаю, что-то было утеряно при переводе», – сказала я.
Мы шли по краю длинного каньона, Даниэль – впереди, Эдисон – замыкающим. Низко над землей черным пятном пролетел вертолет, опустился еще ниже и скрылся из виду, но звук был громким и близким. Эдисон болтал о сноубординге в Колорадо, о том, что делает девчонок «горячими». Какие имена были «горячими», а какие – нет. Кейли – «горячее» имя. Эмили – нет. Тара – «горячее». Ребекка – нет.
Я не стала спрашивать про свое имя.
Небо было темным с низкими облаками, и впервые после Мексики не было солнца. Оно просвечивало через яркие облака. Звук вертолетов был громким, это были двухвинтовые машины. Они пролетали на малой высоте. Мы шли быстро, все трое. Даниэль высоко поднял ногу над гремучей змеей и сказал: «Здесь змея». Я переступила через нее. Через мгновение мы услышали громкий треск змеи. Эдисон перепрыгнул через змею и побежал к нам. Мы с Даниэлем оторвались от него на 30 футов и ждали.
«Что случилось?» – спросил Даниэль.
«Я пнул эту тварь», – сказал Эдисон.
Я посмотрела на Даниэля, взмолившись про себя, чтобы он возненавидел глупость Эдисона – было полным идиотизмом подвергаться такому большому и бессмысленному риску.
Он рисковал своей жизнью без причины. Он был абсолютно непредсказуемым и, значит, небезопасным; я была напугана, он мне надоел. Он меня достал.
Небо нависло над нами как тень, я открыла рот и вымолвила одно слово, а затем повторила: «Идиот. Ты идиот».
«А ты тупая долбаная дура», – сказал он. Он скалился.
Я ничего не ответила Эдисону, но решила заночевать где-нибудь подальше от него.
Спустя месяц вертолет морской пехоты AH-1W «Супер кобра» потерпит крушение на этом самом месте в пустыне, и два человека погибнут. Обломки разметает, они шрапнелью ударят по каньону, а среди белой травы и стволов юкки останутся неразорвавшиеся ракеты. Правительство Соединенных Штатов закроет этот участок пути, десять опасных миль.
Под облачным полем мы дошли до края каньонов, входили в них и выходили, проходя по глубоким руслам, большинство из которых высохло. Бурые пересохшие хребты спускались к зеленым расщелинам; зелеными были заросли ядовитого дуба. Тропа была хорошей, ровной. Мы шли, глубоко погрузившись в свои мысли, по ровному участку, не поднимаясь к сухим отрогам и не спускаясь к зарослям, источающим яд. Я благодарила тропу за этот удобный маршрут.
Даниэль обратился непосредственно ко мне. Он спросил меня о колледже. Он хотел узнать, была ли я «счастливой девочкой». Его вопросы были общими и не совсем последовательными, но я почувствовала, что именно он хочет выяснить: может ли эта девушка стать моей?
Это меня абсолютно шокировало. Даниэль был спортсменом, казался общительным и изящным, но когда говорила я, он слушал и улыбался. Он старался понравиться мне. Мне было интересно, почему он не видел странную, толстую, грязную неряху; может быть, ограниченное знание языка мешало ему это высказать. А может быть, он был просто счастлив и дружелюбно относился ко всем. Но я видела, как ему не нравится Эдисон. Он напрягал плечи, деликатно заставлял его замолчать, склонялся ко мне. Глупо, конечно, но мне показалось, что я ему понравилась.
Мы говорили о Техасе. Он прожил там один год в рамках студенческой программы по обмену. Я там никогда не была. Ему там не нравилось. Он хотел узнать, какие места в Соединенных Штатах мне нравятся. Я ответила. «Йеллоустон, – сказала я. – В Бостоне хорошо». Я раскрыла было рот, чтобы произнести: «Колорадо», но быстро опомнилась и плотно сжала губы.
«Хорошо», – говорил он после каждого названия.
В какой-то момент на этих зеленых ядовитых милях Даниэль стал мне очень нравиться. Во мне было нечто такое, что он рассмотрел, что захотел. Он хотел идти со мной, проводить со мной время, он даже хотел поцеловать меня.
А я чувствовала себя счастливой. По мере того, как мили расступались перед нами, моя ненависть и боязнь Эдисона затихли. Он пытался растормошить меня дружелюбными вопросами: какую еду я люблю больше всего? Какие конфеты мне совершенно не нравятся? Я не отвечала ему. Я игнорировала его, и, несмотря на всю его беззаботность, он казался жалким. Чем меньше я смотрела в его сторону, тем больше ему нужна была моя поддержка.
Тем не менее я подумала, что все-таки могу заночевать в одном с ним месте.
Мы остановились на 38-й миле Тихоокеанской тропы – я прошла в тот день 22 мили. Я не устала. Я была измучена. Мы установили палатки под облачным небом, и я забралась в свою: «Спокойной ночи, ребята».
День 3. Пустыня, Калифорния, 38-53-я мили
На следующее утро меня разбудил голос Даниэля, низкий и нежный. Его силуэт выделялся на боковине моей палатки. Он сказал: «Дикий Ребенок, уже утро. А? Ты уже проснулась, готова идти дальше?»
