Затем, прежде чем я осознала, что мои слова могут обнажить мою душу, я сказала двум своим соплеменникам: «Я не я была. Я была изнасилована в колледже».
Эдисон бросил камень в пустоту. «Многие девчонки так говорят», – сказал мне Эдисон.
Слезы брызнули мне на ноги и стекали в пыльную почву. Мои уши горели. Эдисон говорил, но я не хотела слушать. Я старалась не слушать. Он был слишком близко ко мне, мое колено – в дюйме от его. Я не отодвигалась. Он рассказывал историю. Он говорил, что нужно научить меня, как устроен мир. «Все просто, – сказал он. – Слушай и запоминай».
Он рассказывал о своем городе и его проблемах. «Если вы белые, чертовы ниггеры говорят, что вы их все время насилуете». Это постоянно случалось в его городе в штате Теннесси. Он говорил, что они врали из-за денег, чтобы привлечь внимание, что им стыдно за «чертовых отвратительных людей» и все такое, и что они хотели верить, что могут себя уважать. Потому что изнасилование лучше, чем твой собственный долбаный выбор.
«Им следует знать, что никто не хочет иметь дело с их черными задницами».
У меня с языка было готово сорваться слово «невежда», которое я хотела бросить в него, но я почувствовала, что мой пересохший рот не способен выговорить его.
Каждая группа новых людей, узнававших меня, заставляла меня почувствовать угрызения совести. Моя история была постыдной. Мне всегда придется все разъяснять, смягчать, извиняться, скрывать или глубоко захоронить. Я очень ненавидела ее.
Наконец я посмотрела на Ледяную Шапку, но в его глазах я увидела прочный языковой барьер между нашими жизнями.
Я предположила, что все это так и останется. Навсегда – с этого момента. Эта семья тоже не понимала меня. Я была озадачена тем, что вновь обнаружила: после долгого времени скандирования «Изнасилование Это Не Моя Вина», некоторую вину я все же ощущала.
Чертовски много девушек говорят «изнасилование», я в этом уверена. После этого я больше ничего не сказала.
Мы все молчали на пути к Уорнер Спрингс. Мой стыд раскопали, он жил. Он таился внутри, я хотела раствориться в рассеянном свете, как тень. Мы прошли мимо школы в пустыне – территории выцветшей земли, огороженной забором из цепей; шлакобетонное здание было такого же грязного цвета. Пяти-, и восьми-, и тринадцатилетние дети играли. Один ярко-рыжий ребенок помахал нам рукой, его волосы были как оранжевая охотничья куртка, они были самым ярким пятном вокруг. Группа самых маленьких подбежала к ограждению из цепи; их крошечные носы и глазки выглядывали из-за зеленых металлических крестовин ограждения, маленькие пальцы обхватывали цепь, а один ребенок ее раскачивал. Они смотрели, как мы проходим мимо с яркими рюкзаками. Они знали, что мы были путешественниками – они проходили через их городок Уорнер Спрингс каждый апрель, год за годом, – но я думала, что они не понимают – зачем. Даже я четко этого не представляла.
Город Уорнер Спрингс – старомодный курортный городок западного типа, выстроенный вокруг чистых природных горячих источников. Это туристическая достопримечательность ушедшего поколения. Никаких обертываний морской травой, никаких массажисток или баров под небом. Никаких светофоров и одна выцветшая автозаправочная станция, модульное почтовое отделение, ставшее из временного постоянным, заваленное потрескавшимися коробками из-под обуви; путешественники брали здесь коробки для новых запасов продовольствия. Мы втроем подошли к зданию почты, соленые от пота и уставшие. Снаружи на пустой парковке в небольшой тени дуба мы увидели полдюжины развалившихся мужчин. Это были «дальноходы», которые пили пиво.
Мы заговорили с ними – Острая Горчица, Кролик Джек, Долина, Блейк, Ветка и Белый Носорог. Острая Горчица расположился возле горячего источника, пил пиво, бегал за пинтой «Бен и Джерри» к автозаправочной станции, а затем – за горячими такито; он провел здесь сначала день, потом два, потом неделю.
«Время пропадает в водовороте», – сказал он, передавая мне банку пива. Я держала ее в ладонях, не зная, что делать. Острая Горчица дотянулся до банки и открыл ее в моих руках: «Снимайте рюкзак. Передохните немного». Он сказал, что этот город был местом, точкой, отметиной.
«Но, – сказала я, – мне нужно зайти на почту». Мне нужно было получить посылку от матери с новыми запасами.
Он не слушал. Он разговаривал с Эдисоном, у которого в руках уже была открытая банка пива.
«А можно пить пиво на почте?» – спросила я, затем повторила, держа в руках теплое пиво; но меня никто не слушал. Я ждала, неловко постояла минуту, затем оттянула эластичный пояс шортов и прижала им свою банку пива к животу. Пояс удерживал ее на месте, и я осторожно вошла внутрь.
За стойкой неподвижно стоял мужчина. Раскрытый регистрационный журнал для «дальноходов» лежал на прилавке, точно такой же, как на книжной полке с водой. Его предоставили сотрудники почты. Я кивнула служащему, поблагодарила и пролистала журнал. Свобода – глупость. Мисс Информация, Йог Пиво – многие имена я уже видела. Также много было настоящих имен: Джек, Эндрю; расписался и Блейк, который находился снаружи. Это были люди, еще не получившие прозвища на маршруте. Я нашла Белл! – но увидела, что она была в трех днях пути от меня, может быть, на 80 или 100 миль севернее. Большинство людей делали ликующие записи – 100 миль позади, теперь дальше! Служащий почты спросил, откуда я.
«Массачусетс», – сказала я. Я чуть не добавила, что хожу в колледж в Колорадо, но врать не хотелось.
У служащего были бесцветные глаза. Он склонился ко мне, опершись выпуклыми локтями на прилавок. У него был хриплый низкий голос, и он сказал, что хочет сообщить мне что-то по секрету: «Ты слишком красива, чтобы быть вегетарианкой».
«О», – сказала я. Я посмотрела на коробку от мамы – забитую едой 15-фунтовую упаковку, – поблагодарила его и вышла. Я выходила, когда на почту входили Ледяная Шапка и Эдисон. Я избегала их глаз, хотя не думала, что они помнят разговор у Игл Рок – простая юношеская забывчивость. Я тоже очень хотела забыть. Я сердилась. Я была в замешательстве.
Снаружи на парковке мы все трое уселись на пожелтевшую траву и стали разбирать присланные вещи. Я потягивала пиво, которое мне вручил Горчица. Мама прислала мне 15 фунтов конфет «Вертерс ориджинал», сыра пармезан, вкусных маленьких шоколадок и крекеров «Каши ти-эл-си» – то, о чем я просила, а также сублимированную зеленую фасоль и ягоды, добавки с кальцием, о которых я не просила, но которые могли мне понадобиться. Мои продукты, в основном из продуктового магазина, были лучшими. Коробка Эдисона была странной. Ее заполняли бумажные стаканчики с шоколадным кремом «Бетти Крокер», вяленая ветчина и фруктовые конфеты «Гашерс». То, что не вмещалось в наши перегруженные рюкзаки, мы съели на месте, обменивая сладкое на соленое, как школьники. На дне моей коробки, защищенный двумя пакетами для заморозки «Зиплок», находился обещанный спутниковый телефон. Он лежал рядом с незаметным маленьким серебристо-серым устройством, о котором я, определенно, не просила. Я не знала, что это такое, и просто упаковала его в рюкзак вместе со спутниковым телефоном. Моя банка с пивом опустела, я на секунду опьянела.
