Все же Эдисон остался с нами. Он не ушел, а Ледяная Шапка никогда не просил его об этом. И вот мы втроем отправились дальше по самому опасному участку тропы – крутому спуску длиной 9500 футов вдоль горы Сан-Хасинто. Это был первый скалистый пик, который мы, «дальноходы» на север, повстречали. Это был самый высокий горный спуск среди 48 более низких. Пик возвышается над пустыней, как окаменевшая тень, прочная и твердая. Отправляющиеся на Эверест альпинисты тренируются на его северном склоне, который нам нужно было преодолеть. Это был хребет Фуллера, наш печально известный спуск.
Мы должны взбираться в том месте, где шел погибший Джон Донован.
Эдисон, Ледяная Шапка и я карабкались по крутому склону. Мы дошли до Сэддл Джанкшн, в поту и напряженные. Я оступилась и упала, но встала, опершись ладонями о влажные камни.
«Тупая сука, – сказал Эдисон. Он смеялся: – Посмотрите, этим утром она горделивая сучка».
Я стояла, качаясь и прищурив глаза. Затем все же улыбнулась. После ночи с Ледяной Шапкой в одной постели и зная, что все было слышно и что я могу сказать «нет», слова Эдисона ничего для меня не значили.
Он был для меня посмешищем. Я не чувствовала ни гнева, ни обиды, ничего.
Я почти не слышала его.
Но вот сверху Ледяная Шапка замахал руками. Он быстро ушел вперед, но теперь остановился. «Ты не должен с ней так разговаривать», – крикнул он вниз на отличном английском языке, его акцент был незаметен на расстоянии. Он побежал вниз быстрыми шагами и скачками и крепко схватил меня за руку. Пульс в моей ладони участился, тело расправилось. Рука Ледяной Шапки была гладкой и сухой, и горячей – я опять потекла. Я не взглянула на легкую усмешку Эдисона.
Над нами возвышались горы, серебристо-голубые, с пятнами теней, как на луне. Эдисон скривил губы и ничего не сказал; мы все продолжили путь. Ветер сдувал нас. Я подбежала к Ледяной Шапке и зацепилась за него, чтобы удержать равновесие. Я чувствовала себя под его защитой. Ледяная Шапка теперь шел рядом, а Эдисон намного ниже, сжавшийся до размера пятна.
В тот вечер Ледяная Шапка и я установили наши палатки наверху, севернее Сэддл Джанкшн, на длинной площадке, обеленной снежными заносами. Показался Эдисон, мокрый от пота и блестевший в золотистом свете заходящего солнца.
«Ставь там», – сказал ему Ледяная Шапка, указывая вдаль на другую сторону площадки. Он, защищая меня, говорил Эдисону, чтобы тот поставил свою палатку в другом месте. Он сделал на меня заявку. Эдисон отошел. Он поставил свою палатку вдали, в месте, закрытом от нашего взора деревьями. Мы знали, что он никогда раньше не останавливался на ночевку один. Он боялся, мы видели это по его напряженной походке. Его походка умоляла нас: «Нет! Подождите». Но мы не среагировали. Это был последний раз, когда мы его видели. Я знала, что так будет. Здесь палатка Ледяной Шапки касалась моей. Наши крепежные веревки пересекались. Мы погасили фонари и долго потом шепотом рассказывали друг другу истории через тонкие стены палаток.
Последнее, что сказал Ледяная Шапка в ту ночь в туманном воздухе, было: «плохой конец». Через черное пространство между нашими палатками он рассказал мне реальную историю. Он говорил шепотом, его голос становился хриплым и глухим, когда он произносил «последняя гонка». Это была история о досрочном окончании его спортивной карьеры. Он не плакал, но слова доносились до меня как тихие короткие вздохи.
Через месяц после падения и сотрясения мозга, вопреки предписаниям невролога, Ледяная Шапка возобновил тренировки на велосипеде. Он очень хотел восстановить свою скорость, тонус мускулов и бесстрашие; через час езды на велосипеде он почувствовал сильную головную боль. Ему пришлось остановиться. Боль прошла, но позже, в тот вечер, когда он сел выполнять домашнее задание, вернулась. Он поспал. Это не помогло. Он не мог сконцентрировать свое внимание. В ту ночь он не смог заснуть.
Он снова пришел к неврологу, который сказал ему, что такое преждевременное напряжение повредило его мозг. Из-за своей нетерпеливости он спровоцировал дополнительную травму мозга. После этого, из-за этой неисправимой ошибки, у него возникли головные боли и проблемы со вниманием в школе, он не мог сконцентрироваться на словах, на чем-либо вообще. Он очень хотел вернуть свое бесстрашие, но вместо этого лишь повредил свой разум. Ему не могло стать лучше. «Ну и что теперь? – спросил он меня. – Все равно я бросил школу».
«Ты все же можешь вернуться в школу», – сказала я ему. Я спросила его, что он хотел изучать.
«Карты, – сказал он. – Скалы».
Я заснула, представляя, как Ледяная Шапка сидит за поцарапанной партой, вычерчивая топографические кривые, пыхтит, преодолевая свою неумолимую головную боль.
В ту ночь мне приснилось, что Джон Донован не умер. Он все время жил со своим желтым рюкзаком. Он питался большими желудями и живицей. Джон. Джон со свечами безумной надежды и своим одиночеством.
2 мая, 2009 г. Дир Спрингс, Калифорния, 184,3-я миля Мой первый целый день наедине с Ледяной Шапкой.
На следующее утро раннее солнце проникло в наши полотняные домики, когда мы собирали вещи; ветер пробегал между двумя кучами сосновой хвои, сталкивался со снегом и охлаждался, белый солнечный свет согревал наши тела и руки, все вокруг было горячим. Ледяная Шапка собрался первым, у него все было готово, и он ждал меня, чтобы отправиться в путь. Мы оставили Эдисона, и он в одиночку будет пересекать хребет Фуллера. Мы зашагали вниз по склону; камни на тропе блестели пластинками слюды. Земляная тропинка петляла, возвращаясь, пробегала вниз по хребту Фуллера через снег, затем через лес низкорослых дубов, а потом выходила в пустыню на воздух c температурой 105 градусов по Фаренгейту (40,5 °С).
Ледяная Шапка прогнал Эдисона, и тот больше не вернулся. Он заботился обо мне так, как я не могла позаботиться о себе. Он шагал рядом, подстраиваясь под мой шаг, хотя для него привычнее было идти быстрее. Он катился со мной по тающей земле. Мы шли вниз вместе, глотая кислород и мили пути, спустились на 700 футов. Эдисон будет в гневе. Казалось жестоко и невероятно, что мы бросили его на хребте Фуллера. Он будет пинать камни и трястись, описается от страха. Может быть, это станет для него уроком. Он пожалеет, что был такой задницей по отношению ко мне.
Тихую пустыню огласили громкие голоса птиц и заполнил шум ветра. Ледяная Шапка напряг слух и понизил голос. Посреди пустыни вчерашний, охлажденный льдом ветер и холодный гранит казались сказкой, в которую мы оба попали. Теперь мы были внизу, где могли свободно дышать – только мы одни – и идти по тропе через бесконечное пространство.
С Ледяной Шапкой пустыня больше не казалась суровым и заброшенным миром. Она была чистой и величественной, как океан, по которому мы могли идти, как открытое море.
Это был наш мир с населением в два человека.
Мы подошли к красной жестяной коробке, засунутой под куст. Я остановилась, повернулась и взяла качающуюся руку Ледяной Шапки, мы поцеловались. Мы были серьезными, впечатленные тем, что это происходило здесь и что мы были здесь вместе. Джон Мьюр как-то заявил, что эта сторона гор Сан-Хасинто, которую мы пересекали, является «самой высокой сценой во всем мире». Я этого почти не видела.
