Снаружи Ледяная Шапка сухо сказал: «Убирайся отсюда».
«Что?» – обеспокоенно переспросила я, не глядя на него.
«Убирайся», – повторил он так четко, что я испугалась, подумав, что он увидел гремучую змею, расположившуюся на моем спальном мешке.
Я подогнула ноги под себя и вынырнула из палатки, мое сердце сильно билось, я осторожно встала, очень боясь сделать шаг босыми ногами. Но он стоял рядом с белым камнем и мочился, не глядя на меня. «Что? – снова спросила я. – Ледяная Шапка, в чем дело?»
Он сказал, ему не нравится, что я снимаю свои кроссовки внутри его палатки. Это «непорядок». Я должна была снять их снаружи. Я всегда притаскивала с собой грязь.
Я стояла босиком, раздраженная. Я сбивалась с ног, до боли натрудила колени, чтобы оставаться с этим парнем, который без всякого удовольствия бежит в Канаду, которому я говорила, что люблю, а теперь он мне уже даже не нравился. Я ничего не ответила ему. Я медленно зашла обратно в палатку, встала на колени и снова засунула свои ноги в вонючие пыльные кроссовки. Потом вышла и сбросила их. Затем я нагнулась и снова заползла внутрь палатки, где глубоко залезла в свой спальный мешок. Через минуту пришел он.
Мы перестали устанавливать защиту от дождя, и я смотрела через низкую сетчатую крышу в палатке Ледяной Шапки, но не глядела на него. Наш поход. Я начинала его без Ледяной Шапки. Я даже не намеревалась идти вместе с ним. Однако мы все время, за исключением трех ночей, останавливались на стоянку вместе. Я чувствовала Ледяную Шапку, лежащего рядом, не касаясь меня; мы не спали, а воздух над сетчатой крышей его палатки стал темным. В этой темноте рядом с ним я вспомнила, что шла через пустыню в поисках убежища, и что ни один парень не мог мне его дать. Пришло время снова начинать работу, ради которой я была здесь.
Я почувствовала, что все мили, пройденные с Ледяной Шапкой, были потерей времени. Мне опять нужно было идти одной.
Мне пришло в голову, что у меня возникли отношения, мои первые, и теперь я не знала, как их прервать. Мне казалось, что для этого нужно время. На следующий день, когда я шла впереди, а он – за мной, я обдумывала, как мне с ним расстаться.
Мне было страшновато – не от мысли оказаться в одиночестве, а от того, как я ему скажу, что ухожу. Я открыла рот. Затем закрыла, не готовая сказать последние слова. Так мы и шагали, я – спереди, к нему спиной, представляя, что его нет, желая, чтобы он ушел от меня; сама я все еще не могла убежать.
Тропа пересекала склон крутого горного хребта параллельно дороге «Пасифико Маунтин Роуд», извивавшейся над нами вдоль высокого кряжа. Мы шли, и низкорослые дубы пустыни сменились большими дубовыми деревьями. Салат золотоискателей ярко зеленел в их прохладной тени. Ледяная Шапка нагнулся и сорвал каждому из нас по пучку, чтобы съесть. Мы пошли быстрее. Калифорнийские можжевельники шуршали на теплом ветру, распространяя запах роз и джина. Я сорвала две можжевеловые ягоды и раскрыла ладонь, чтобы Ледяная Шапка взял одну. Наконец у нас была общая передышка. Мы положили ягоды в рот, как мятные конфетки после ужина. Я поняла, что мы весь день шли в молчании.
Ближе к наступлению темноты в тот вечер мы подошли к чему-то толстому и темному, свисающему с дерева. Подойдя ближе, мы увидели черный полиэтиленовый пакет для мусора, качающийся на ветке толокнянки ржавого красно-бурого цвета. Я заглянула в мешок, и меня обдало сладким запахом. Пакет был полон слив. В прикрепленной к пакету записке без подписи говорилось: «Путешественники, угощайтесь». Это были просто подарки. Я прокусила кожицу сливы зубами и почувствовала запах свежести. Она была сладкая, как мед. Я вспомнила о крупных розовых грейпфрутах, найденных, когда мы с Ледяной Шапкой впервые оказались вдвоем, когда я чувствовала, что меня любят, и не ощущала угрозы.
В ту ночь наконец-то я снова расставила свою палатку. Прошла неделя с того дня, как я последний раз спала в своей палатке, но казалось, что уже прошло больше времени. Мне не хватало ее запаха: запаха песчаной полыни и пыльного нейлона. Запах был хороший. Однако отойдя, чтобы посмотреть на свою работу, я увидела, что моя старая добрая палатка не стоит. Она опустилась, втянулась в себя, как смятая простыня, наброшенная на куст. При слабом свете головного фонаря я осмотрела ее. К моему ужасу, раскололся зажим самой главной стойки. Палатка теперь была мертвым грузом. Теперь мне не было куда идти, у меня не было дома.
Ледяная Шапка находился недалеко, его головной фонарь освещал соседнюю гравийную площадку для палатки. Он ел горячий ужин, который готовил сам каждый вечер. Я подошла к нему и попросила одолжить мне клейкую ленту.
«Зачем это? – спросил он. Я не хотела объяснять. Я очень устала. – Ты хочешь взять ленту, которую я несу?»
Я пробормотала, что моя палатка вышла из строя.
Он сделал театральный вдох и выдох: «Потому что ты ее сломала». Он сказал, что мне следовало бы лучше заботиться о своих вещах. Он бросил мне клейкую ленту, и я ее поймала. Я соединила стойки. Но палатка распадалась. Клейкая лента была недостаточно крепкой, чтобы удержать вместе три металлические стойки. Мой дом окончательно рухнул.
Мне пришлось спать с Ледяной Шапкой в его палатке. В ту ночь я сняла свои кроссовки снаружи, дрожа от усталости и раздражения. Я лежала рядом с закрытыми глазами, слушая, как он ритмично надувает свою надувную спальную подушку – ууух-ууух-ууух, – как он это всегда делал, и заснула. В полусне я думала о том, как я расстанусь с ним в «Приюте Путешественников» Софли. Я отправлюсь в горы Высокой Сьерры одна.
Я позвонила матери, как делала каждый вечер. Когда она спросила, как прошел день, я сказала, что у меня сломалась палатка. Она спросила, нужно ли срочно прислать новую. Она напомнила, что я могу использовать ее кредитную карту, когда дойду до города. Я сказала, что могу переночевать в эту ночь в палатке Ледяной Шапки.
«Хорошо», – сказала она, не задавая других вопросов. Затем она сделала паузу. Затем сказала: «Тебе нужно прислать витамины? – и затем: – Я люблю тебя, Дебби. Мы любим тебя и скучаем. Приятных снов».
Я выключила телефон, чувствуя опустошенность и отрешенность. Наш ночной разговор по спутниковому телефону, который она мне навязала, был обычным, таким, как всегда. Мне это стало надоедать.
Мне была ненавистна моя неспособность рассказать ей о своей жизни на тропе и неспособность мамы понять меня.
Мне была ненавистна ее постоянная потребность знать перечень всех продуктов, которые я съедала за день. Я вспомнила, что в тот день, когда я сообщила ей по телефону об изнасиловании, она спросила, хорошо ли я пообедала.
Я решила, что следующим вечером не буду звонить ей.
17 мая, Васкез Рокс, Калифорнийская пустыня, 45-я миля
Мы с Ледяной Шапкой прошли по тени Васкез Рокс, наклонные красные каменные утесы были как выдавленные ветром шпили, высокие, как башни. Мы вышли на светло-серую асфальтовую дорогу. На телефонном столбе висел знак в виде белой бумажной тарелки, на которой были нацарапаны слова «Приют путешественников» → 1 миля! На том же телефонном столбе висел мусорный пакет, полный слив. Я впала в радостную эйфорию от этого форта путешественников, этого убежища, от всех маленьких чудес и угощений тропы, которые давали почувствовать, что тропа создана для меня и для людей, которым, как и мне, она была нужна.
