Дюжина путешественников сидели в креслах, потягивая газировку «Шаста» и перебрасываясь побитым диском фрисби. Я почувствовала защиту. Я хотела бы не испытывать столь сильного беспокойства. На ужин нас накормили булочками с рубленым говяжьим мясом и кукурузой в початках с маслом. Светлячок была очень добра ко мне, как и все остальные.
Светлячок разместила меня отдельно от мужчин на высокой двухъярусной кровати в деревянном доме с закаленными стеклами, который построил ее муж Идущий-по-Углям, бывший пожарный.
Ничего дурного не произошло.
Утром я собрала вещи и вошла в маленькую причудливую кухню в маленьком доме, который также построил Идущий-по-Углям. Я помогла приготовить завтрак, почувствовала сытость, была чистой, шумной, сильной и счастливой.
До тех пор, пока два молодых брата-мормона, которых я видела, но фактически не знала, не сказали мне мягко, что они мне сочувствуют.
Я не спросила, почему. Вместо этого я с вызовом испекла себе на завтрак оладушек в виде пениса.
Я съела его стоя, чувствуя, как зарделись братья. Они косились на меня, как будто ненавидели. Они меня не знали. Я поблагодарила Светлячка и Идущего-по-Углям и быстро ушла от братьев, которым не собиралась ничего объяснять. Я бы попыталась, но забыть, как они пожалели меня, будто я действительно была проклята, я не смогла.
На следующий день я вновь, к несчастью, оказалась наедине с «дальноходом» мужского пола, подростком с грязным носом по имени Пиг Пэн, который меня вряд ли знал, однако поспешил выяснить, и не совсем в шутку, занимаюсь ли я оральным сексом за мороженое. Я не удостоила его ответом, вместо этого спросив: «От кого ты такое слышал?»
Я хотела бы быть незаметной и острой, как осколок стекла, но у меня в голове вертелся лишь один вопрос – об источнике, о посягнувшем.
Он ответил мне без колебаний. Это был Никогда-Никогда.
Все сплетни, вся окружившая меня ложь исходила от единственного источника; им был человек, которого я, в период своей уходящей невинности, соблазнила, а затем, встретившись с ним воочию, отвергла. Наши отношения существовали исключительно в электронной почте, в наших мыслях, онлайн, в воздухе и как пиксели в облаке. Он даже ни разу не дотронулся до моей руки. Впервые, когда я увидела его вживую, после того как я первый раз спала с Ледяной Шапкой, мы обнялись; это были ужасные объятия, и это был единственный раз, когда он дотронулся до меня. Его ложь ранила. Я не была шокирована. Втайне я предполагала, что это был он. И впервые в своей молодой жизни я увидела, как кто-то, кого, как я считала, я знала, может в реальности оказаться совершенно другим человеком и насколько могут измениться отношения. Отношения непостоянны, они меняются; плохо укоренившиеся отношения нельзя сохранить, они исчезают, как вода сквозь пальцы. Мне было больно от недобрых намерений этого старого полудруга.
Это стало моим первым уроком о хрупкости отношений.
В ту ночь в лесной местности севернее парка штата Калифорния «Берни Фолс», сидя возле палатки на мягкой постели из сосновой хвои рядом с мышью, жующей мои шнурки, я положила свой ежедневник «Моулскин» на скрещенные ноги и написала письмо Никогда-Никогда. Я поведала ему, что в колледже меня изнасиловали. Я написала ему, что допускаю, что он этого не знал. Но теперь он знает. Поэтому он может прекратить. Потому что его истории обо мне больно ранят; он лгал, называя меня разными словами, тем, кем я чувствовала себя после изнасилования.
Я писала. Я пыталась объяснить, что в действительности думаю о нем и о том, что он совершил. Его обвинения и слова заперли меня в состоянии стыда, о чем я не просила, стыда, из-за которого я изначально оказалась здесь и от которого хотела избавиться. Сами обвинения были несправедливыми, потому что я их не заслуживала, но я увидела, что это было лишь начало правды, того света, который я пыталась постигнуть. Где-то на выбеленном солнцем пространстве между песчаными горами Южной Калифорнии и этим безлюдным вулканическим участком, который я пересекала, мои ноги набрали силу, как и мое внутреннее я, что внешне оставалось незаметным. Это была мудрость, которую трепетно впитывало мое тело в течение тех отчаянных и смутных месяцев после изнасилования, когда я была настолько ошарашенной болью и стыдом, что не могла двигаться дальше. Так больше не будет. Чувство сексуального стыда во мне переменилось. Теперь я была в гневе от того, что другие прежде всего стараются пристыдить меня за мою сексуальность.
Я вспыхнула, на этот раз не от стыда, а от гнева. Даже при невероятном ощущении своей силы я чувствовала, что сжимаюсь. Это сводило с ума. Но теперь я была сильнее этого.
Никогда-Никогда хотел пристыдить меня, но вместо этого его обвинения вызывали у меня ярость.
Я написала, обращаясь к нему так же, как это было при нашем знакомстве, и почувствовала себя лучше, выплеснув свой гнев и шок, о которых не могла сказать. Я написала ему, конкретно указав, в чем он был не прав, выставляя меня в таком виде. Мне стало лучше, когда на этот раз я ответила таким образом. Я начала понимать большое значение своих слов.
Затем я крепко заснула в палатке вдали от мужчин и парней, которые хотели поверить, доступна ли я для них. Я была счастлива, что снова совершенно одна, чувствовала себя более раскованной и умной, чем в старшей школе.
Я все еще пребывала в шоке от того, что сделал Никогда-Никогда.
Я решила: мое письмо заставит его осознать, каким слепым он был.
Но утром мне показалось, что будет неправильно передавать ему письмо. Я думала, что он этого не стоит. Мне нужно было совершить что-то хорошее для себя, но более значимое, чем это. Что-то сказать, заявить – сделать по-другому. Джейкоб сказал мне, каким эгоистичным было это путешествие. Я пережила стыд и боль от изнасилования, и сейчас нужно было извлечь из этого что-то полезное.
У меня был план. Вместо того, чтобы передать письмо Никогда-Никогда, я переписала его, немного изменив некоторые места и адресовав его не человеку, которого я теперь ненавидела, а людям, которых я любила больше всего: своей семье.
Это письмо было адресовано моим матери и отцу, моему брату Джейкобу, моему старшему брату Роберту и его семье, бабушке Белл, бабушке Дороти, дедушке Мелу, моим двоюродным сводным братьям, дядям и тетям, всем, кто для меня что-то значил, людям, которые любили меня и могли мне помочь. В письме я рассказала, что меня изнасиловали в колледже; я, наконец-то, должна была об этом рассказать всем. Молчание носило застаревший запах стыда. Я раскаивалась, что не позвонила им. Я попросила их оказать денежную помощь Национальной сети по вопросам изнасилования, жестокого обращения и инцеста от моего имени, в честь моего путешествия. По одному пенни за милю – всего 26 долларов и 50 центов. По одному доллару за милю получалось 2650 долларов – эта сумма поразила меня. Для меня стало большим облегчением знать, что все они наконец все узнают.
Я не упомянула о том, что родители и братья уже знали и как они разочаровали меня.
