Он отклонил мою руку и закашлял – таким оказался его скрипучий смех. Ему не нужны были мои деньги.
«Оставь их на гостиницу», – сказал он.
Я не поняла, что он имел в виду. Мы въехали в Бенд, чистый солнечный горный городок, и он остановился возле большого белого колониального здания. На лужайке возвышалась десятифутовая копия статуи Свободы цвета зеленоватой морской пены. Вместо ограждений были высажены розовые и желтые цветы. Место казалось эксцентричной крепостью, увеличенной версией дома моих родителей. Старик поставил автомобиль на парковку возле дома и настоял, чтобы я вошла внутрь.
Я не знала, что мне делать. Я не хотела идти. Если в этом доме гостиница с завтраком, то она обойдется очень дорого, а я не хотела тратить много денег. А если это не было гостиницей с завтраком, то это был чей-то дом.
Я занервничала. Я должна была сделать выбор. Я потеряла Тридцать Восьмых; интересно, где они были и как, черт возьми, мы разошлись? Может быть, они сейчас въезжали в город и устраивались в мотеле. Мне нужно было их дождаться. Но они могли обогнать меня, пока я мылась на корточках, сойдя от тропы; я могла лишь гадать. Я не взяла номера их телефонов, что было глупо с моей стороны, ведь Бенд был немаленьким городом. Я ощущала себя осколком разбитой тарелки; я даже не знала их настоящих имен.
Столкнувшись с возможностью потерять своих друзей, я внезапно сильно обеспокоилась тем, что никто из них не узнал, что я была изнасилована. Я почувствовала, что у них не было возможности увидеть, кто я на самом деле, и мне было интересно, смогла бы я в противном случае рассчитывать на их доброту ко мне. Хранить мою тайну было невыносимо, труднее, чем рискнуть и рассказать. Теперь я сожалела, что потеряла их, когда они даже не знали обо мне и моих секретах. Я почувствовала себя более одинокой, чем раньше.
Я отправилась в Бенд, чтобы найти Тридцать Восьмых, но я была здесь одна.
Я не знала, где мне остановиться.
Я подцепила свой рюкзак. Меня тошнило, было жарко, я покрылась пузырями от солнца, но я выпрыгнула из машины и пошла; раскалившийся на солнце тротуар был пуст, меня преследовал мертвый хруст вулканической породы.
Бенд, Орегон, 1989,5-я миля
Бенд пересекала тихая извилистая речка, хорошо пахли сосны. Я устроилась в старой гостинице, возле которой меня высадил старик – за постель и завтрак я заплатила 89 долларов, что было большой суммой, но я ужасно хотела лечь в кровать – и я там оказалась. У меня не было сил бродить по городу. Владельцем гостиницы оказался бывший житель Нью-Йорка, что объясняло наличие десятифутовой бирюзовой копии статуи Свободы на лужайке. Кровать была велюровой и чистой, с мягкими гладкими простынями. Я помылась в душе и затем забралась на нее. Утром я чувствовала себя хорошо, отдохнувшей и счастливой. На завтрак подали свежую клубнику с французскими тостами. Я поглощала еду, изучая карту города.
В столовой было светло и солнечно, тихо разговаривали состоятельные туристы. Хозяйка гостиницы Гвин сжала мою руку, проходя мимо с апельсиновым соком в запотевшем розовом стеклянном кувшине; я улыбнулась ей. Она вышла из кухни и подошла к маленькому круглому столу, за которым я сидела одна. «Хорошая девочка, – сказала она. – Ты станешь звездой». У нее был сочный акцент жительницы Нью-Йорка.
Я засмеялась. Я поблагодарила ее. Я растворила содержимое последней пилюли от стафилококковой инфекции. Она зашипела в воде на ярком свету, проникавшем через серебряный квадрат окна, а затем я вышла – и мне повстречался Дэш.
Впервые я увидела его в общественной библиотеке Бенда. Я сидела за большим нескладным общим компьютером и писала о своем путешествии. Он собирал рюкзак, скосил на меня глаза и поприветствовал меня. Я тоже. Мы оба заехали в этот город, чтобы найти горячую пищу и постель, дать отдых ногам и принять душ, как делают все путешественники примерно раз в неделю. «Дальноходов» всегда можно распознать по грязной одежде. Даже после того, как они помылись и смыли свой резкий запах, на подмышках у них оставалась серая грязь. У него она была почти черная. Он сообщил мне свое имя на тропе: «Дэш», но я сразу его забыла. Я плохо запоминаю имена. Я помню, что он был красив, запомнила его изящные мускулы, загар, большие губы, голубые как лед глаза, ярко выделявшиеся под густыми черными ресницами. У него были большие кисти и мускулистые руки с выступающими венами. Он был высок. Он ослепил меня, как будто я посмотрела на огонь, а затем сразу в темноту. Затем он ушел. Я старалась вернуться к работе, но не могла сосредоточиться. Вошли несколько Тридцать Восьмых; мы договорились позже пообедать. Я смотрела на мерцающий курсор на ярком экране. Потом я заметила обрывок бумаги, засунутый под мой черный ежедневник. На нем был телефонный номер.
Когда я вечером появилась в баре «Дешутс брюэри», чтобы встретиться с ребятами, он ужинал вместе с ними. Оказалось, что они были друзьями. Очевидно, Мистик познакомился с ним, когда шел по пустыне. Я села рядом так близко, что наши колени касались. Он улыбнулся. Я тоже улыбнулась – не могла сдержаться.
Я подняла руку и медленно провела ею между нами, как подросток, пытающийся незамеченным проникнуть на вторую базу. Я взяла в трясущуюся ладонь его запотевший стакан с пивом, сжала его. Я подняла стакан и поднесла ко рту. Сделала глоток. Мне было 19 лет, слишком мало, и он это знал. Он удивился, и на его лице появилось выражение неодобрения. Я не должна быть здесь, и у меня не было поддельных прав.
«Как тебя зовут?» – спросила я его.
Он, прищурившись, смотрел мне прямо в глаза. Его глаза были очень яркие, как вода в бассейне. Он ответил мне: «Ты спрашивала об этом 15 минут назад».
Я продолжала смотреть. Я почти не могла дышать. Я почувствовала, как загорелось мое лицо. Он был чертовски хорош. «Прости, я не запомнила».
«Стэш», – сказал он.
«Стэш, – повторила я. – Стэш, привет». И я стала называть его Стэшем. Тридцать Восьмые смеялись, когда я так говорила, и я не знала, почему. Я пила пиво Стэша, а он улыбался светящейся улыбкой.
Затем, когда вокруг еще были Тридцать Восьмые, радостная шумная команда, мы сидели в сумерках на кромке бейсбольного поля. Затем остались только мы – Мистик, Будда и Бездна отправились в бар. Воздух был прохладным, небо – цвета серого угля, мы со Стэшем разговаривали, одни, вместе. Я проговорила с ним несколько часов, пока не стемнело. Он сказал, что ему почти 30 лет. Мне было 19, но я смутно чувствовала, что это было то, что мне нужно.
Я точно не знала, как с ним разговаривать. Он был взрослым. Я не была привлекательной. У меня не было прически. Я втайне опасалась, что он может понять, что у меня совсем никогда не было романтической любви с парнем, и обнаружить, что этому есть тайная причина. Он рассказал, что у него шесть лет были отношения, что он работал в космической области, а затем в сфере финансов на Манхэттене. Я хотела знать о нем все. «Какая у тебя специализация?» – спросила я.
«Что?» – та же широкая улыбка; он казался очень счастливым. Его губы завораживали меня.
