А на кортах по-прежнему свистят мячи. Вскрикивают игроки. Раздается бесстрастное: «Аут. Сорок ноль. Гейм, сет и матч…»
Арина сыграла еще пару песен. «Синий Зурбаган». Мамину любимую «Очи черные».
Когда захлопнула инструмент и встала, почувствовала всеми фибрами: напряжение спало. Родители по-прежнему не сводили глаз с кортов. Но многие из них улыбались. Иные даже мечтательно.
— Вот ты даешь! Играешь не хуже, чем в ресторане. А с виду — простушка полная, — встретила ее Наталья Максимовна. И предрекла: — Но Людоед тебе все равно устроит: за срыв регламента.
Людоедом звали владельца академии. Огромного, чрезвычайно некрасивого, громкоголосого мужика. Его даже Тимур побаивался.
А уж робкая Арина, когда шеф однажды подошел широкой поступью к стойке буфета, присела на корточки. Ох и хохотала потом Наталья Максимовна.
Но о том, что нарушила сегодня регламент, — не жалела. А выгонят — ей даже лучше. Тимур ведь работал только с маленькими детьми, которые в турнирах подобного уровня не участвовали. Соответственно, и ему в клубе в такие дни было нечего делать. Сидел дома. Пил. Арина очень надеялась, что в одиночестве. А у нее — самая горячая пора, полно клиентов, возвращалась и падала без сил. Даже объятия любимого не радовали, пока чуть-чуть не отдышится.
После награждения (победил, между прочим, тот самый «придурок», что швырял мячи на враждебную часть корта) Наталья Максимовна ехидно сообщила:
— Иди. Людоед зовет.
И Арина впервые поняла, что страшного дядьку совсем не боится.
Уверенной поступью вошла в кабинет, почти весело спросила:
— Мне писать заявление?
Она уже успела распланировать, чем займется, став домашней хозяйкой. Повесит наконец шторы. Испечет Тиму давно обещанные пироги. Почитает каких-нибудь книг про теннис, чтобы говорить с любимым на одном языке.
Но Людоед вдруг спросил:
— Образование у тебя какое?
— Среднее специальное. Музучилище, — пожала плечами она.
— Компьютер знаешь?
— В Интернет выходить умею.
— А с таблицами работать?
— Ну, это, наверно, не очень сложно.
— Тогда тебе сегодняшний вечер, чтобы освоить. И с понедельника заступай.
— Куда?
— Будешь администратором. Два через два. Сорок тысяч.
С ума сойти! В буфете — едва получалось десять.
— Но я… я никогда не работала с людьми!
— Зато ты чувствуешь, как с ними надо, — улыбнулся Людоед. — Хотя сначала я хотел тебе голову оторвать.
— Ой, мне так жаль их! — вырвалось у Арины.
— Кого?
— Да всех, кто звезд растит. И кто в звезду не вырос.
— Ты мне эти разговорчики брось, — погрозил Людоед пальцем. — Пока люди мечтают — академия процветает.
— Я понимаю, — грустно кивнула Арина. И осмелилась: — У меня, знаете, давно идея есть, как атмосферу сделать более позитивной. Давайте, когда турнир заканчивается, чаепитие устраивать. Для игроков, родителей, судей. Недорого обойдется — чай, канапе какие-нибудь простые. Может быть, даже шампанское. Дешевенькое, российское. Сами видите, какие все нервные. А так чуть-чуть расслабятся. Я поиграть на пианино могу, если люди попросят.
— Вот любят москвичи все обязательно улучшать, переделывать, — проворчал Людоед.
— А разве это плохо?
— Нет. Но выделять тебе исполнителя я не собираюсь. Напросилась — делай сама. В свободное от основной работы время.
— Буду, — решительно отозвалась Арина.
И только когда вышла из начальственного кабинета, поняла, как много потеряла. Буфет — он ведь на втором этаже. Всегда можно было на Тимура посмотреть. А администратор сидит при входе, на первом. И тренеры туда нечасто заглядывают. Хотя о чем она? На стойке есть видеонаблюдение. Наблюдать за Тимуром на экране компьютера — это даже современнее.
* * *
— Мам. Ты знаешь такую песню — «Миллион алых роз»?
— Знаю.
— Она очень глупая.
— Почему?
— Потому что неправда. Никто не будет целый миллион роз какой-то девчонке покупать.
— А Пиросмани купил.
— Кто?
— Это грузинский художник. Очень был талантливый, но бедный. Он влюбился в актрису Маргариту де Севр. И чтобы завоевать ее сердце, потратил все, что имел, на цветы для нее.
— Да ладно!
— Он купил несколько огромных повозок. Там были не только розы, еще бегонии, лилии, настурции, пионы, сирень. И усыпал цветами всю улицу возле гостиницы, где жила актриса. Получился настоящий ковер — выше колена.
— А что сделала она?
— Поцеловала его. И уехала. А художник умер в полной нищете.
— Мам! А когда в марте коты орут — это тоже любовь?
— Тоже. Писатель Булгаков считал, что именно в марте любовь поражает. Как молния. Как финский нож.
— А как выглядит месяц март?
— Молодой парень. Двадцать пять лет. Сильный, красивый.
— А он добрый или злой?
— Он всякий. Есть пословица: «Март неверен: то плачет, то смеется».
— Ты любишь этот месяц?
— Я его ненавижу. Но всегда жду.
* * *
Холод и сырость — у них в общаге любимые темы. Стылый апрель, Питер, ветер с Невы задувает, кусает за нос. Дома ходят не в тапочках, а в валенках или в уггах. Щели в окнах заткнули ватой, самые экономные раскаленные кирпичи приносят в комнату — от них тоже тепло. Привести бы сюда кого-нибудь из крутых клиентов академии, показать, как живут тренеры с мировым именем.
Тимур свое временное место жительства ненавидел люто. Даже порывался на собственные средства квартиру снять. Но Арина знала, что он почти всю зарплату откладывает, мечтает купить жилье, поэтому отговорила:
— Ничего, милый. Потерпим.
Она изо всех сил наводила в их убогой комнатухе уют. Виды Петербурга на стенах, подушечки на кровати, денежное дерево на окне. И самое главное — всегда улыбаться. Никаких жалоб. Хотя уставала на новой должности зверски. Раньше казалось: ну что у администратора за работа? Похихикать с охранником. Улыбнуться клиенту. Приструнить спортсменов. Всех обязанностей: принять деньги, сказать, кому на какой корт. Ключи от шкафчиков в раздевалке выдать.
Но в реальности вышло: не улыбчивое безделье, а сплошная борьба. Клиенты норовили стащить полотенца и царапали на парковке чужие машины. Спортсмены кидались рулонами туалетной бумаги и пачкали туалеты. Рассеянные тренеры записывали по несколько клиентов на одно время. Родители забывали оплачивать обучение.
