* * *
— Мама, а почему мне грустно?
— Все время?
— Нет. Только по утрам. Когда надо в школу идти.
— Это, мой дорогой, называется осенняя хандра.
— А почему она?
— Ну, сам подумай: солнышка нет, небо серое. Листья на деревьях желтеют. Бабочки не летают, трава пожухла. Вот и у тебя настроение плохое. Но ты не переживай. Это только один такой месяц. Про него даже пословица есть: «Ноябрь капризен: то плачет, то смеется».
— Смеется, потому что иногда на небо солнце выходит?
— Да. А еще потому, что многое сделано. Урожай собран. Птенцы выросли. Дети окрепли и загорели. Есть чем гордиться.
— А почему тогда плачет?
— Потому что ноябрь — сумерки года. Все идет на спад. День короче, погода хуже. Подступает зима.
— А я сегодня тоже едва не заплакал.
— Почему?!
— Березу пожалел. Она такая грустная стоит, ни одного листика не осталось.
— Но ведь весна все равно придет. И твоя береза снова станет самой красивой. И купаться на речку опять будем ходить. И фейерверки из папоротников пускать.
— А если кто-то не доживет до весны?
— Ты… про что?
— Ну… дерево зимой может замерзнуть. А какой-нибудь старенький человек умереть.
— Но все равно ведь никто и ничего не исчезает бесследно. Дерево — успело летом разбросать семена. А у старичка, конечно, есть дети и внуки. Они будут смотреть на его портрет и рассказывать ему про весну.
— И он ее снова увидит? Сверху, с неба?
— Конечно. Весну отовсюду видно. Есть одно хорошее стихотворение. Андрей Белый написал. Ну, не морщись, не морщись. Я тебе только маленький отрывок прочту.
В небе свет предвечерних огней.
Чувства снова, как прежде, огнисты.
Небеса все синей и синей.
Облачка, как барашки, волнисты.
В синих далях блуждает мой взор.
Все земные стремленья так жалки…
Мужичонка в опорках на двор
С громом ввозит тяжелые балки.
— А чего, нормально. Я только про мужичонку не понял.
— Ну, дело и не в нем. Жди весны, сын. Она обязательно придет.
* * *
Арина проснулась от того, что в окно стучал дождь. Капли яростно бились в стекло, в приоткрытую форточку пахло морем и штормом. Арина с минуту полюбовалась стихией, но дальше в голову полезло бытовое. Нужно поменять чахлый коврик у входа на более мощный. Выложить еще несколько зонтов для бесплатного проката. Проверить, не текут ли окна.
Но толком побороться с осенним ненастьем не успела. К обеду в игру вступил мороз. Кузя взглянул на уличный термометр, по-девчачьи запричитал: «Ничего себе перепады! Было ноль, стало минус десять! Понятно, почему голова раскалывается!»
Вытащил дурно пахнущую мазь, взялся втирать в виски.
— В туалет иди! Все здесь провоняешь! — цыкнула Арина.
Накинула куртку, вышла во двор. Завороженно остановилась под вековой липой — единственным их зеленым насаждением. Дерево сплошь покрыла ледяная глазурь. Голые ветки растерянно проглядывали сквозь массивную стеклянную корку.
Подошел Гена. Встал на цыпочки, взялся за ближайшую ветвь. Сучок отломился с хрустальным звоном, остался у него в руках. Арина рассердилась:
— Ты чего делаешь?
— Я как лучше хотел, — пробормотал парень. — Надо дерево спасать.
— Раньше надо было. Встряхнуть как следует. Еще до мороза, — вздохнула она. — А теперь поздно, наверно.
— Кто мог знать? Гидрометцентр молчал. Но вы не волнуйтесь. Деревце Пушкина пережило. И сейчас очухается.
Арина не сводила глаз с закованной в лед красавицы. До чего непредсказуема жизнь! Еще вчера липа неспешно и горделиво сбрасывала последние желто-зеленые листья. А сегодня — недвижима и мертва.
Так и люди: вечно тянут, ждут, надеются, что решится само. И только в смертный час понимают, сколько всего не успели сделать.
Она сама уже три месяца водит дядю Федю за нос. Глупая, детская игра: «да» и «нет» не говорите». Хотя решение — собственное, окончательное — давно приняла. Но никак смелости не хватает его озвучить.
Я вас люблю. То есть, прости, — тебя.
Тридцатое ноября — хорошая дата для того, чтобы решиться на эти слова.
Арина решительно махнула Гене:
— Пошли.
Пока поднимались в отель, парень — он сегодня на выезде-заезде — успел дать полный отчет: заселение — сто процентов, сыр от нового поставщика за завтраком смели подчистую. Номер первый сегодня вечером захотел в БДТ. А влюбленная пара из четвертого просит экскурсию по крышам, но как их туда вести, когда такой гололед?
— На коньках, — фыркнула Арина.
— Вы шутите? — опасливо покосился Гена на управляющую.
— Предложи им вместо крыш Дом страха на Невском. И Кузю сегодня из гостиницы не отпускай.
— Боитесь, что поскользнется? Носик разобьет? — хихикнул Гена.
Арина не любила, когда сладкая парочка подчеркивала, кто из них мальчик, а кто девочка. Поэтому сурово произнесла:
— На два дня передаю «Добролюбов» в ваши руки.
— А вы куда? — округлил глаза помощник.
— А у меня выходные. Первые за три месяца.
— Не верю, — покачал головой Кузя. — Все равно придете проверять.
— Возможно, — улыбнулась Арина.
Перед отъездом имелось искушение переделать миллион дел, но волевым усилием она отлепилась от стойки администратора. Поднялась в свою комнатку. Вещи в сумку покидала мгновенно. Чем дольше собираешься, тем больше сомнений. И поезд можно пропустить. А ей очень хотелось успеть на «Сапсан», что уходил в час дня.
Первоначальный план был по-девически глупый: явиться к дяде Феде в офис прямо с вокзала. В стиле «Иронии судьбы». Броситься на шею (плевать, что кругом народ). Прошептать: «Я хочу быть с тобой!»
Но быстрая езда и умиротворяющее мелькание печальных ранне-зимних пейзажей слегка вправили мозг. Человек на работе — совещания, подготовка контрактов, переговоры — и тут она. В джинсах, голову мыла позавчера, пропахла поездом. Перед сотрудниками человека опозорит, а то и встречу важную сорвет. Нет, спонтанность отменяется.
Домой нужно заехать сначала, вот что. Собраться с мыслями, привести себя в порядок. Сколько она не было в родной квартире? Со второго марта, целых восемь месяцев. Цветы, конечно, давно погибли. Мамочки, а еще ведь квартплата, свет, телефон! Арина столь рьяно погрузилась в новую жизнь, что забыла напрочь обо всех бытовых глупостях. Городской аппарат, конечно, отключили. Пени за квартплату накапали. А вдруг ей уже какую-нибудь заглушку на канализацию поставили?! Арина — сотрудник гостиницы — отлично знала об этой модной и эффективной репрессии. Едва должники лишались возможности сходить по нужде и принять душ — мигом бежали расплачиваться.
