«Ренессанс» означает «возрождение». В этой книге мы в основном используем этот термин в более широком смысле, подразумевая эпоху расцвета гения и новых опасностей, однако у арабского мира есть шанс в XXI в. вплотную приблизиться к буквальному значению этого слова. Тем, кто ведет войну идей против современного исламского экстремизма, нужно лишь оглянуться на предыдущий Ренессанс, и они убедятся, что альтернативная арабская современность вполне возможна. В те времена, как мы уже видели, ислам был в некотором смысле более умеренной религией. Османская империя, по сравнению с доколумбовой христианской Европой, отличалась (за счет своего центрального географического положения) бо́льшим культурным и религиозным разнообразием, а также устанавливала более благоприятные для иностранцев торговые и политические условия. На пике западной экспансии Османской империи христиане составляли в ней более половины населения. Да, менее строгая нравственность Запада, особенно в вопросах сексуальной морали, тогда, как и сейчас, была главным яблоком раздора. Но христианам (и евреям) нередко разрешали придерживаться собственных законов и обычаев, а при дворе султана и в исламских университетах охотно принимали западных ученых (среди которых, возможно, был и Леонардо да Винчи) в качестве администраторов, солдат и ученых. Европейские правители с завистью смотрели на способность османов поддерживать стабильное, многонациональное и многоконфессиональное государство и постепенно перенимали у них юридические концепции, в конечном итоге ставшие основой европейского общества (например, право иностранцев исповедовать собственные религии).
Времена изменились, но и в следующие века понятийные ресурсы исламской религии и арабской цивилизации увеличивались, а не уменьшались. Теперь они могут обратиться к прошлому и почерпнуть в эпохе Ренессанса уроки, рассказывающие о расцвете и многообразии гения, способные вдохновлять и направлять в настоящем. Эта серьезная задача выходит за рамки нашей книги – мы оставим ее тем, кто лучше подготовлен к поиску сокровищ арабской истории и философии
[33]. Но мы все можем приложить усилия для того, чтобы открыть арабскому миру оставшуюся часть знаний человечества. (Из 150 миллионов произведений, напечатанных со времен Библии Гутенберга, на арабский язык до сих пор переведено менее 0,5 % [33].) И все мы можем принять к сведению: разговоры, которые могли бы привести к исламскому или светскому арабскому Ренессансу, уже начались.
Когда основной поток разделяется
Выполняя свои обещания, общество снижает привлекательность альтернативных экстремистских убеждений, а также помогает людям умеренных взглядов держаться вместе. В последней главе мы перечислили системные опасности, которые накапливаются в государственных системах здравоохранения, экономики, в инфраструктуре и в природе. Но наши социальные системы также становятся все более уязвимыми для системных потрясений.
Социум – это люди, живущие вместе, а социальная система – это договор об условиях сосуществования, подкрепленный общими нормами и ценностями, а также учреждениями (правительства, суды, центральные банки и т. п.), с помощью которых эти общие понятия принимают конкретную форму. В ренессансные моменты этот общественный договор подвергается повышенному давлению. Да, те силы, которые сегодня трудятся над трансформацией общества, открывают великолепные новые возможности и ужасающие новые опасности. Но этот опыт не может быть одинаковым для всех. Есть великие победы и огромные проигрыши. Удачливые избегают опасностей, несчастные испытывают на себе всю их тяжесть. Развиваются новые концентрации богатства и бедности, и неравномерные результаты подвергают сомнению наши представления о честности и справедливости. В то же время из-за растущей сложноорганизованности нам стало еще труднее разобраться, кто или что стало причиной затронувших нас изменений, и некогда ясные понятия, такие как обязательства и ответственность, тоже становятся неясными.
Честность, справедливость, обязательность, ответственность – эти понятия лежат в основе договора, на котором держится общество. Таким образом, они всегда подвергаются испытаниям; но эпоха Ренессанса ослабляет их именно в тот момент, когда технологии, позволяющие сплотить единомышленников или поднять восстание, внезапно делаются более действенными и распространенными.
Всякий раз, когда наш общественный договор по отношению друг к другу не выполняется, атмосфера единства и жизненные силы, подпитывающие гений, сменяются отчуждением и апатией. Последствия апатии особенно губительны. Нарушения общественного порядка наносят нам тяжелый удар, но мы можем от них оправиться – так же, как мы можем оправиться от материальных потрясений, о которых шла речь в предыдущей главе. Разрушенную башню мы построим заново – такова особенность человеческого духа. Но гораздо труднее построить заново башню, которая так и не была воздвигнута, потому что те, кто мог это сделать, разочаровались или растратили свои силы впустую.
Раскол тогда
После смерти Савонаролы посеянные им семена разочарования продолжали расти и подрывать общественный договор, связывающий людей воедино. В 1503 г. умер папа Александр VI, а его преемник Юлий II (1503–1513)
[34], «воинственный папа», продолжал по стопам своего предшественника уводить церковь все глубже в мирские дрязги – причем нередко делал это верхом на коне и в полном вооружении – и все дальше от ее прямой духовной обязанности спасать паству. По мнению верующих христиан, новый папа, занявший римский престол, проявлял аппетит к земной власти, сравнимый с аппетитом другого Юлия – Цезаря. Прочие высокопоставленные священники, следовавшие его примеру, казалось, тоже были гораздо больше озабочены властью над людьми, чем служением им, которому учил Иисус Христос. Вместо бедности они выставляли напоказ свое богатство. На правах крупных донаторов они вмешивались в законодательство. Они открыто тратили деньги – и порой так же открыто предавались разврату, – но при этом продолжали проповедовать по воскресеньям милосердие и добродетель.
В сознании людей начала прорастать мысль о том, что, возможно, «католическая» церковь (от греч. katholikos, «всеобщий») получила это название по ошибке. Если она не представляет их убеждений, значит, чтобы прийти к Богу, ее придется обойти.
Переломный момент наступил в 1517 г., когда один благочестивый монах из немецкого города Майнца увидел, как местный архиепископ продает богатым грешникам индульгенции, чтобы получить деньги на покупку очередного здания для церковных нужд. В знак протеста 31 октября 1517 г. Мартин Лютер прибил свои 95 тезисов, или «Диспут о прояснении действенности индульгенций» (Disputatio pro declaratione virtutis indulgentiarum), к дверям церкви Всех Святых в Виттенберге, тем самым невольно положив начало процессу, который получил название Реформации
[35].
