– А у вас было? – ужаснулась я.
– Нет, не успели. У нас все к этому шло, я уже почти готова была, он настаивал, но все никак не удавалось. И тут как раз случилась эта история с арестом, судом и всем прочим... в общем, обошлось. Но мы продолжали писать друг другу нежные письма и клясться в вечной любви и верности. Я все это отцу тоже рассказала. И тогда он мне выдал!
– Что выдал? – Я никак не могла прийти в себя.
– Что у него была женщина, еще до мамы, потом у этой женщины родился сын, так вот, этот сын и есть Костя!
– Погоди, у Кости есть отец, – вспомнила я.
– Не отец, а отчим. У Кости фамилия его матери, по фамилии наш папочка и догадался.
– Да, но у вас разница – всего ничего.
– Почти год. – Лиза пожала плечами.
– Выходит, он эту женщину бросил беременную, а наша мама ничего не знала! Ну, папаша!
Лиза нахмурилась:
– Ты ничего не понимаешь! – отчеканила она.
– Зато ты много понимаешь! – огрызнулась я.
Наш разговор вот-вот готов был превратиться в обычный скандал, которым заканчивались все наши попытки поговорить. Я же предупреждала: мы с Лизкой совсем разные. До сих пор удивляюсь, что наша мама нашла в нашем отце?
Лизка говорит: любовь!
Какая любовь, если они все время ругались. Они не могли спокойно переброситься даже парой слов.
На это сестра отвечает: мол, она помнит, что было и по-другому.
Что значит – было? Когда было? Было да сплыло?
– Ну и что, – вступается за отца Лизка, – была страсть, понимаешь, всепоглощающая, такая, когда зубы сводит! А потом она прошла, эта страсть, умерла, удовлетворенная, понимаешь? Они еще пытались что-то спасти, даже тебя родили как гарантию, как новую связь между ними. Но... Ты должна понять, такие совершенно разные люди не могут жить по привычке или из-за детей. Так всем было бы только хуже!
– Откуда ты все это знаешь? Папочка рассказал? – сквозь зубы спросила я.
– Я уже и сама не девочка, – гордо вскинув голову, ответила она.
– Вот именно, нашла чем хвалиться. – Мне стало смешно.
Лизка покраснела:
– Рита, я не знала, что ты можешь быть жестокой, – с горечью проговорила она.
– Это ты мне говоришь?! – Я просто вскипела. – Ты, которая в девятнадцать лет неизвестно от кого родила ребенка, а потом подбросила его нам и сбежала. Ты, которая довела мать до гипертонического криза! Из-за тебя я вынуждена была бросить школу. Ты хоть знаешь, каково это: в пятнадцать лет пойти работать официанткой? Ты хоть представляешь себе как это: когда тебя лапают и говорят сальности пьяные мужики? Ты знаешь, что мы все вытерпели и пережили? Или снова скажешь, что мы друг друга не понимаем, потому что очень разные и все такое. Но, если тебе было наплевать на нас, если для тебя наш замечательный папа – авторитет, так почему же ты к нему не побежала? Что же он не помог любимой дочке?
Я так завелась, что почти кричала. Я вскочила со стула и стояла над сжавшейся, словно в ожидании удара, сестрой, я орала, не замечая ни своих, ни ее слез. Лизка беззвучно плакала, положив голову на руки.
Я опомнилась только тогда, когда услышала плач маленькой Даши, доносившийся из соседней комнаты.
– Дашка проснулась, – сообщила я. У меня дрожали руки. Я недоуменно рассматривала сестру и прислушивалась к себе. Неужели это я была сейчас, здесь и все это говорила? Что на меня нашло?
– Прости, – Я коснулась Лизкиного плеча.
Она вздрогнула, посмотрела мне в глаза.
– Дашка плачет, – снова напомнила я.
– Да-да, – Лизка вскочила, – пойдем, она тебе обрадуется.
Через некоторое время мы уже втроем, спокойные и улыбающиеся, снова сидели на кухне, Лизка кормила Дашу завтраком, и мы изо всех сил делали вид, что между нами нет и быть не могло никаких размолвок.
– Сейчас гулять пойдем, – ворковала Лизка, – у нас тут так красиво, покажем тете Рите наш город, правда, Дашенька?
Дашка пускала пузыри, тянула ко мне маленькие ручонки и гулила. От недавней вспышки моего праведного гнева не осталось и следа.
Испуганная Лизка все твердила:
– Я очень виновата, я виновата...
Мне это надоело, и я остановила ее:
– Ладно, я тоже погорячилась, в конце концов, мы же родные сестры, а кто поможет, если не я, не мама, не бабуля... И потом, бабуля тоже руку приложила, скрыла от нас твое местонахождение.
– Знаешь, я замуж выхожу, – неожиданно призналась Лизка.
– Ну, ты даешь! – Я уже устала удивляться новостям, но тут снова вынуждена была растеряться.
– Я выхожу замуж за Дашиного отца, – пояснила сестра.
– Так вы помирились?
– Мы и не ссорились, – сказала Лизка, – просто тогда, когда все это случилось, он ведь не знал ничего. Он приезжал на каникулы Москву. Вообще-то он студент, учится здесь в институте. Это еще одна причина, почему я убежала в Питер.
– Понятно...
Признаться, ничего мне не было понятно, у Лизки разве хоть в чем-то можно разобраться!
– Слушай, – я встрепенулась, вспомнив о главной новости, – я рада, что у тебя все налаживается, у Дашки будет отец и все такое... Но ты мне вот что объясни: ведь был же у тебя разговор с Костей, был, я помню. Вы, кажется, очень хорошо поговорили, расставили, так сказать, все точки над «i». Но почему ты не сказала ему правду?
Лизка задумалась, опустила голову. Щеки и уши у нее покраснели. Вот, всегда так, все время мне приходится вытягивать из нее все эти дурацкие признания в ее дурацких поступках.
– Я не смогла, – обреченно вздохнула Лизка.
– Значит, не смогла, – подчеркнула я.
Дашка сидела в своем высоком стуле и крутила головенкой, с любопытством прислушиваясь к нашему разговору. Ее мордашка была перепачкана кашей, но Лизка словно забыла о присутствии дочери. Я машинально взяла салфетку, вытерла личико племянницы, Дашка недовольно сморщилась, захныкала.
– Знаешь, он мне тут на днях в любви объяснился, – сообщила я сестре.
– Кто? Костя?
– А кто же еще! Ты ведь меня за этим позвала? Разузнать, что да как у нас с ним. Тебе небось и мама говорила, что мы с Костей дружим?
– Говорила, – вздохнула Лизка.
– Как у тебя все запутано, сестра! Вечно ты попадаешь в какие-то, мягко говоря, странные истории. Мало того, и других запутываешь!
– Я хотела рассказать ему, честно! – воскликнула Лизка. – Но, все не знала, с чего начать... Так и уехала тогда.
– Хорошо, допустим, мы не знали. Папаша не сказал, а потом сказал, но только тебе и то потому, что нельзя было не сказать. Но Костина мама? Разве она не знала? Ты была у них когда-нибудь дома? Она тебя видела?
