– Мы требуем права охотиться, чтобы нас потом за это не ругали.
Я вежливо покашливал в лапу, пока на меня не стали оборачиваться. Тогда я сказал:
– Оно у нас тоже есть. Никто не вынуждает нас приносить трупы домой и предъявлять хозяевам.
Тамара, как я заметил, решила меня игнорировать и перешла к следующему пункту.
– Мы требуем права залезать на кормушки для птиц.
Тут я начал терять терпение.
– Да кто вам мешает-то? – говорю. (В смысле, совсем, что ли, малахольные? Им в самом деле нужно разрешение?)
И снова ощущение, что меня не услышали. Словно мои слова были легким сквознячком, что пробежал над головами присутствующих.
Тамара сказала:
– Мы требуем права находиться на дереве столько, сколько захотим, чтобы нас не понуждали слезть и не бежали за лестницей.
– Люди просто пытаются помочь, – объяснил я. – Они думают, что вы застряли.
– Застряли? – Если бы взгляды могли обжигать, от меня бы уже шел дым. Вот теперь Тамара рассердилась по-настоящему. – В каком смысле – застряли? Как до такого можно додуматься?
– Среди двуногих ходит слух, что нам гораздо проще лезть вверх по стволу, чем вниз, у нас, мол, когти так устроены.
– Какая чушь! – взорвалась Тамара. – Они что, находили на деревьях скелеты кошек, умерших с голоду?
– Нет. Но, честно говоря, люди славятся своим скудоумием.
– Ладно, – фыркнула на меня Тамара. – Следующий пункт на повестке – хозяева! Мы, коты, требуем права жить сами по себе и никому не принадлежать.
Остальные участники собрания согласно закивали.
– Да! Мы не вещи, чтобы нами владеть!
– Ни за что!
– Это нечестно!
– Принадлежать, вот еще!
– Пф-ф-ф!
Все радостно поддакивали. Я был единственным, кто внес ложку дегтя в бочку меда.
– Мною лично никто не владеет. Кормить – да, кормят, но не более того. – «Назвался груздем – полезай в кузов», – подумал я и добавил: – И, честно говоря, я нахожу людей полезными существами. Поглядеть на человека подольше – и ужин тебе обеспечен. И все, после этого ты полностью предоставлен самому себе. Хочешь – раскидывай еду по всей комнате, дело твое. Они ничего не могут сделать. Еще я выяснил, что, если держать когти наточенными, тебе всегда откроют дверь, стоит немного поцарапать краску. К тому же на них приятно вздремнуть. Моя Элли гораздо удобней любого матраса. Я всегда на ней сплю.
В общем, было ясно: друзей я тут вряд ли заведу. Все перешептывались:
– Что за выскочка?
– Кто его пригласил?
– Уж не твой ли он приятель?
– Какие дикие взгляды на жизнь.
– Может, попросить его удалиться?
Тамара взяла слово. Она пронзила меня стальным взглядом и спросила:
– Зачем ты пришел?
Не говорить же правду, согласитесь. Не могу же я взять и выпалить: «Потому что ты красивая. Хочу с тобой встречаться». Посему я пробормотал что-то вроде: шел, мол, на хор, да перепутал дни.
И был таков.
Попался, Таффи!
В третий раз я влюбился в Дикарку – особу из неблагополучного района, так сказать. Не поймите меня превратно. Я не сноб. Но Дикарка была почти дикой. Она жила в лесу, клочкастая шерсть была вся в репьях, в колтунах застрял мусор, и пахло от моей любимой в основном плесенью.
Если особо не принюхиваться.
У нее было порядка четырех тысяч братьев, сестер и кузенов с кузинами. Некоторые проводили зиму в амбаре Мэллора, тех называли неженками. Я так и не выяснил, где ночует Дикарка, но неженкой ее бы никто не прозвал, это точно. Шипение ее было пугающим, а когти – жуткими.
У нее было весьма странное чувство юмора. Я как-то порезал лапу, так что вы думаете, она проявила сочувствие? Нет, она ходила следом, хромая сильнее моего, и перехихикивалась с дружками. Не по-доброму вышло, согласитесь.
В другой раз я принес ей в подарок чудесную искусственную мышку. Она ее немного покидала в воздух, потом сказала, что хочет кое-что мне прошептать.
Ну я и подставил ухо.
И она в него рыгнула.
Очень громко.
Кошмар какой-то!
На нашем последнем свидании в лесу я нашел ее лежащей на поваленном дереве – брюхом вверх, голова беспомощно свешена.
– Дикарка! – взвыл я в тревоге. – Дикарочка, что с тобой?
Ни один усик не шелохнулся на ее морде.
Нежно-нежно я толкнул ее в бок.
Ничего. Ни малейшего ответа.
Тогда я испустил горький вой. Я подумал, она мертва. Мертва! Моя возлюбленная! Так внезапно оборвалась ее короткая жизнь. Такая молодая! Такая красивая (если закрыть глаза на колтуны.) Как мне это вынести?
Я склонился, чтобы в последний раз прикоснуться носом к любимой…
И тут она как распахнет глаза.
– Надурили дурака! Попался, Таффи! Ха!
Мне это не понравилось. Не считая того, что выглядел я полным идиотом, я к тому же едва не помер от испуга. Там и закончилась моя великая любовь к Дикарке.
Последний заплыв
В четвертый раз я влюбился в Мелли. Но ненадолго. Это было все равно что проводить время с желе.
Спросишь ее:
– Хочешь посидеть на стене и поорать на луну?
– Ладно, – ответит она.
Потом мне надоедало, и я придумывал что-нибудь другое.
– А хочешь поохотиться на мышь соню у канала?
– Ладно.
И мы перемещались туда. Она молчала. Только сидела и смотрела на меня. Я загонял соню в угол. Мышь каменела от ужаса и отказывалась играть, и я ее просто отпускал.
– Скукота, – жаловался я. – Хочешь, пойдем разыщем наших?
– Ладно.
Но к этому времени вся компашка уже испарялась, придумав что-то интересненькое типа «Забеги в чужой дом» или «Напугай ребенка». (Надо скрести в окно детской, чтобы тебя приняли за монстра.) И гадай, куда они направились, район-то большой. Оставалось только проводить Мелли до дому, чтобы чинно расстаться под открытым окном ванной комнаты.
– Хочешь погулять завтра?
