Я сильно на нее обиделся, надо вам сказать. Поднял хвост трубой и гордо пошел прочь.
Пошел, но куда! Прямо в руки господина проповедника!
– Попался! – сказал он, схватив меня за шкирку, прежде чем я заметил, что он прячется за грушевым деревом. – Наконец-то ты попался!
За этим и застала преподобного мама Элли. Он держал меня так, как ни за что не станет держать кота любитель кошек.
Он смотрел на меня так, как ни за что не станет смотреть любитель кошек.
Он говорил такие вещи, которые, как мне кажется, не должен говорить проповедник.
Никогда.
Его больше не пригласят в наш дом сидеть со мной.
У кого-нибудь есть возражения?
Вряд ли.
Пока-а!
Ответный удар кота-убийцы
Не самое удачное фото
Ой, ладно, ладно. Ну так суньте меня головой в церковный ящик для пожертвований. Я злобно смотрел на маму Элли. Это все она-а-а виновата. Это она заняла мое любимое местечко на диване. Ну, знаете – ту мяконькую подушку, на которую всегда падает солнце. Я всегда на нее сажусь, чтобы в окно смотреть.
С этого места как раз открывается вид на лужайку, куда вываливаются из гнезда маленькие пернатые пирожки – это они так летать учатся.
Ням-ням…
Потому я так злобно на нее и смотрел. Она того заслуживала, между прочим. Я всего лишь намекал – подвинься, мол, немного, а я тут подремлю. Нам, котам, без тихого часа никак нельзя. Я делаюсь раздражительным, коли не дать мне вздремнуть.
Так вот, представьте, я просто стоял там и смотрел на нее. И ВСЕ!
Ну, ладно. Еще посверкивал глазами.
Но она этого даже не замечала. Она с головой ушла в изучение новой брошюры из Колледжа дополнительного образования.
– На какие курсы мне пойти? – спрашивала она Элли. – Чем бы заняться? Живописью? Музыкой? Литературой? А может, танцами? Или йогой?
– А у них нет курсов ремонта старых автомобилей? – спросил отец Элли. – Если есть, пойди.
Он прав. Машина у них – страх божий. Просто позорище. Эдакий пазл из еле-еле скрепленных меж собою деталей. Громыхает по дороге, как гигантская жестянка с игральными костями, изрыгая удушливый дым. А на новую им денег ни в жизнь не заработать.
Знаете, какие курсы нужны матери Элли? Курсы под названием «Как соткать авто из воздуха». Но в колледже вряд ли такие имеются.
Я прибавил своему взгляду злобности, намекая, что стою здесь не ради того, чтобы восхищаться ее красотой. У меня уже ноги болят.
Она подняла глаза и увидела меня.
– Ой, Таффи! Какая недовольная мордашка, ну что за прелесть!
Вам бы понравилось? Вот и мне. Ненавижу, когда меня дразнят. И я гневно набычился.
Ну, ладно, хорошо. Если вы настаиваете на достоверности изложения фактов, я еще и чуток пошипел.
А потом плюнул.
И знаете что? Угадайте. Она вдруг принялась рыться в сумочке, выудила фотоаппарат и сфотографировала меня.
Надо признать, на фотографии я получился не в лучшем виде. Я был немного сердит.
И, возможно, чересчур скалил зубы.
И когти можно было поменьше выпускать. А то я выглядел так, будто готов вонзить их в чью-то ногу, ежели этот кто-то не подвинется и не уступит кое-кому другому место под солнцем.
Нет. Не самое удачное фото.
Но ей, похоже, понравилось. И это навело ее на мысль.
– Придумала! – сказала она. – Пойду на курсы живописи. Займусь рисованием и керамикой. Но перво-наперво нарисую портрет Таффи, как на этом снимке. Будет чудесно-расчудесно. Расчудесней не бывает.
Упс!
Она это сделала, представляете? Ну что за тетка! Умудрилась оживить эту груду металла, которую они паркуют перед нашим домом. И покатила на первое занятие, помахав из окна на прощанье.
И вернулась с моим портретом.
Я смотрел на это дело с теплого места на стене, где я часто и о многом размышляю.
– Очаровательно! – проворковала дежурившая на парковке полицейская тетя, когда мамочка Элли выдирала большой холст из цепкой хватки задней дверцы машины. – Тигр в натуральном виде.
– Батюшки! – воскликнула из-за забора миссис Харрис, пока портрет несли к дому. – Мне нравится. Это что, постер к новому фильму ужасов?
– Восторг, – сказал папа Элли. – Очень точно поймано выражение лица.
Элли промолчала. Если честно, думаю, она немного испугалась картины.
Потом мать Элли стала размышлять, куда бы ее пристроить. (Надо было меня спросить. Я бы ей сказал задушевно: «Может, сразу на помойку?».)
Но нет. Она оглядывала гостиную.
– А если вот сюда, на стену?
Я смотрел на нее не мигая.
– Да, – твердо сказала она. – Здесь будет в самый раз. И все гости смогут любоваться.
(Ага. Пугать гостей, вот для чего нужна эта картина.)
Но она так и поступила. Нашла молоток и гвоздь и водрузила свой «Портрет Таффи» над диваном.
Туда, где я легко смогу дотянуться до него со спинки.
Если как следует поскребу когтями по стене…
Упс!
Один маленький шлепок
Ладно, ладно. Ну так отчекрыжьте мне когти. Я пор-р-рвал его в лохмотья. Ой-ой-ой, беда какая! Уж если кто имеет право выцарапать зенки этому нарисованному коту, так это я.
И вообще, я не нарочно. Всего-то навсего протянул свою симпатичную лапочку и погладил картину – дружески. Ну, скажем, ради того, чтобы как-то с ней примириться. А один коготок возьми да и зацепись за холст. И что, вы станете вменять это мне в вину?
Застрял он там.
Никто не посмеет корить меня за попытку освободить лапу. Да, не одну, а несколько попыток. Сколько? Э-э-э… много.
Вынужден признать, что в результате картина потеряла товарный вид. Потеряла вообще всякий вид. Никакой картины практически не осталось. Зато мне стало гор-р-раздо легче на душе.
Я сидел на стене в саду и ждал. И дождался.
– Что за… Только поглядите: «Портрет Таффи» порван на кусочки!
