Владимир Федорович несказанно обрадовался, увидев Вальцева живым и здоровым, долго тряс ему руку и сердечно благодарил за помощь. И как бы извинялся – за то, что едва не угробили из своей же «сорокапятки», расстреляли практически в упор.
– Я как увидел, что панцеры словно свечки горят, решил, все, пропал наш капитан, – искренне произнес Владимир Федорович. – Сами понимаете – мы же не знали, в каком именно танке вы находитесь, били, что называется, по всем подряд…
– И правильно делали, – похвалил его Петр Вальцев, – иначе бы не выиграли. А что касается меня… Так я живучий! И в огне не горю, и в воде не тону! А вы молодец, Владимир Федорович, засаду устроили грамотно, да и панцеров изрядно набили. И еще столько солдат уничтожили!
– Не то слово! – радостно подтвердил комполка. – Мне уже доложили – сожгли двадцать танков и бронемашин. Полный разгром! От батальона, считай, ничего не осталось. Надолго они наше гостеприимство запомнят!
– Вот и хорошо, – кивнул Петр Вальцев. – Значит, я свою задачу выполнил. А теперь – мне бы переодеться…
Действительно, быть в немецкой форме на наших позициях… Как-то не того. Бойцы и командиры при виде «обер-лейтенанта» нервно вздрагивали и автоматически хватались за оружие…
Владимир Федорович распорядился, дневальный принес форму капитана Вальцева. И еще воды – умыться. А то после боя у него все лицо и руки были черные от сажи и копоти…
Петр вышел во двор, скинул немецкую форму и с удовольствием освежился – вымыл грудь, спину, голову. Досуха растерся расшитым украинским полотенцем (дневальный где-то раздобыл) и только после этого облачился в свою одежду. Вот это совсем другое дело! В чужой форме и чувствуешь себя каким-то чужим…
В это время вернулся «Клим Ворошилов» майора Дымова. Жаркая стальная громадина с черными отметинами на броне тяжело остановилась возле штаба 68-го танкового полка, Виктор Михайлович выскочил из башни. Снова последовали радостные восклицания и обнимания – по поводу того, что все живы, что обошлось без потерь и даже без ранений.
Что было большой удачей – учитывая напряженность боя. В 68-м полку тоже были потери – с десяток «двадцать шестых», три «бэтушки» и еще два Т-34. Несколько машин получили легкие повреждения, их срочно ремонтировали. Но все же по сравнению с немцами полк пострадал не так уж и сильно, сохранил боеспособность. Что же, можно было праздновать победу – маленькую, но очень нужную…
Но лучше – позже, ночью, когда закончатся дела. И схлынет, наконец, тяжелое напряжение военного дня. Тогда спокойно посидим у костра, поедим, выпьем по кружке разбавленного спирта – в память о погибших товарищах. Но при условии, что гитлеровцы снова не полезут, не затеют новый бой. По идее, не должны – после такого-то разгрома! Но кто их знает, фашистов этих…
* * *
Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, гауптман Небель вернулся в свой батальон. До того отсиживался в глубокой, заросшей осокой балке. Высунуться боялся: красноармейцы ходили совсем рядом, собирали оружие. С подбитых машин снимали пулеметы, тащили коробки с лентами – все пригодится…
Клаус Небель видел, как гнали в плен его подчиненных, но помочь им не мог – самого бы схватили. А он должен вернуться в батальон и продолжить воевать. Таков его долг!
Прежде всего надо организовать оборону, на тот случай, если русские завтра пойдут в атаку. Собрать оставшихся солдат, починить технику… Батальон обескровлен, но приказ отступать пока не приходил, значит, надо воевать дальше. И как сообщить командиру полка оберст-лейтенанту Рибелю о разгроме? Бо́льшая часть техники погибла, а та, что осталась, нуждается в срочном ремонте. Пусть и небольшом, но все же…
Вытащить же подбитые панцеры никак не получится – нет тягачей. Да и русские не дадут: чуть дернешься – сразу же накроют артиллерийским огнем. Пушек у них много… Что делать, как сражаться дальше? Ответов у Клауса Небеля не было.
Зато имелись в наличии тупая боль в висках и страшная усталость, следствия перенапряжения и недавней контузии. И обиднее всего было то, что он сам виноват в этом поражении: не проявил должной бдительности, не распознал русского диверсанта. Теперь-то ясно, что так называемый Генрих Шульц – это переодетый советский разведчик, но почему он этого раньше не заметил? Как будто пелена была на глазах…
Но как убедительно играл этот русский роль немецкого офицера! Прямо-таки мастерски! Сумел заморочить голову всем в батальоне. Да, настоящий талант, надо признать… Ну, что ж, погоревали – и хватит, будем думать о будущем.
Главный вопрос – как обороняться? От батальона осталось, по сути, совсем ничего, техники – меньше танкового взвода. Из личного состава – связисты, повара, санитары, ремонтники, в общем, тыловики… А из них солдаты – как из дерьма пуля. Но поскольку ничего другого нет…
Оставшуюся часть ночи гауптман Небель посвятил тому, чтобы сколотить некое подобие новой пехотной роты. На тот случай, если русские все же пойдут в новую атаку. Слава богу, хоть гаубицы уцелели! Надежда теперь только на них: если русские сунутся, мы их встретим. Фугасами…
Однако неприятности для Небеля на этом не закончились. Под утро, едва рассвело, его срочно разбудили – гауптмана вызывал по рации командир полка. Клаус вздохнул и пошел в штабную палатку. Прекрасно понимая, что разговор будет тяжелым и очень неприятным…
Так оно и вышло: оберст-лейтенант Рибель приказал Клаусу передать командование батальоном заместителю, а самому срочно прибыть в штаб 15-го панцерного полка. Для доклада и получения наказания. Что же, решил Небель, все правильно, надо отвечать за свои дела. За ошибки приходится платить, и иногда – очень дорогой ценой.
Гауптман подтвердил, что утром отправится в штаб и, скорее всего, прибудет часов в двенадцать. Раньше не получится – русские перекрыли все дороги у Дубно, выставили заслоны, придется огибать их по широкой дуге. Доберется лишь к полудню, если, конечно, ничего раньше не случится…
* * *
…И оно случилось: в тылу батальона появились русские.
Рано утром Клауса Небеля разбудил чей-то истошный вопль: «Танки! Танки!» Гауптман выскочил из палатки и бросился на крик. Навстречу ему попался ефрейтор Домер с выпученными от страха глазами.
Именно тот и орал истошным голосом. Небель схватил Домера за воротник и сильно встряхнул, да еще пощечину влепил – чтобы привести в чувство. Домер вроде бы очухался, понял, с кем имеет дело, и вытянулся по всей форме. Теперь можно разговаривать.
– Докладывайте! – рявкнул Небель.
Ефрейтор, заикаясь и вздрагивая от страха, сказал, что ночью он находился в карауле вместе с рядовым Кноббе и хотел было уже меняться, как заметил на шоссе каких-то людей. Из-за тумана не разглядел, кто это, но предположил, что солдаты соседней 111-й пехотной дивизии. А кто еще мог быть? Русские же далеко… Но на всякий случай окликнул, и это оказались…
– Русские? – нахмурился Небель.
– Так точно! – гаркнул Домер.
