Книга Сквозь сеточку шляпы, страница 41. Автор книги Дина Рубина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сквозь сеточку шляпы»

Cтраница 41

Я громко засмеялась…

Две немолодые женщины в открытых купальниках, из которых оладьями вываливались пережаренные животы и груди, выразительно переглянулись, приподнявшись на своих лежаках…

Отважные рыбки нападали все настойчивей, я отбрыкивалась, лягала их, они уворачивались, я вскрикивала в голос, хохотала… Наконец в отместку отпустила подол юбки, который заколыхался в воде вокруг моих ног тяжелым занавесом. Влажный соленый воздух, пропитанный морскими брызгами, вливался в меня щедрыми глотками, белый диск внутри палящего шара сползал по небу к необъятному водопою, выкатив от горизонта по водной глади дорожку, вспухающую пузырями света. Три яхты – две с белым, одна с желтым парусом – парили между стихиями невесомо, как стрекозы.

У берега плескалась пожилая женщина в панамке. И вокруг нее кругами стелилась черная собака, такая огромная, что спина ее, а главное, длинный лохматый хвост в воде казались отдельным от небольшой головы телом, принадлежащим какому-нибудь Минотавру из античного мифа. Мощными кругами собака носилась вокруг женщины, выталкивая, выгоняя ее на берег, вероятно беспокоясь за хозяйку. А та заливалась смехом и кричала:

– Тино-о-к, перестань, Тинок! Ну дай же поплавать!


На берегу двое юношей, один постарше, другой совсем юнец, тонкий и ломкий, как резная африканская фигурка из дерева, укладывали снасти на лодке, похожей скорее на плот. Вдвоем они столкнули ее в воду. Один встал на корме с длинным двухлопастным веслом, другой – по грудь в воде – сначала вел ее между голов и плеч купальщиков, потом взобрался на нос, уселся там по-турецки, и они заскользили в слепящем свете низкого солнца на парящей узкой ладье – черные силуэты в сверкающем золоте воли. Тот, что стоял на корме, отгребал веслом то справа, то слева от борта, поочередно взмахивая то одной, то другой его красной лопастью, словно ткал невидимую сеть, бесконечную водяную пряжу, оплетающую веретено лодки…

И снова море, и три яхты на слепящем небе вдали, и черная собака со своей надоедливой преданностью, и двое рыбаков на лодке – весь этот радостный мир – подкатили мне к горлу таким тяжелым, как мокрый подол, горьким счастьем, такой подвывающей любовью, что я дважды крикнула в даль сильным, долгим голосом в шуме бухающих в песок волн…

…Наконец вышла на берег, крепко отжала подол юбки и медленно, увязая в песке, испещренном перламутровыми ноготками мелких ракушек, побрела к лежаку. Рядом, на соседних, близко сдвинутых, уже не лежали, а сидели и беседовали две женщины, растирая руки и груди каким-то кремом.

Я распростерлась на лежаке, накрыла лицо шляпой и сквозь ее густую черную вязку стала смотреть в небо, пытаясь представить себе первые минуты, те самые первые минуты, когда осиротевшая душа в смятении оглядывается окрест, еще не зная – куда лететь, еще не веря, что не привязана больше к этой земле, к этому морю, этим старым домам и деревьям…

– …Ну и отдайте уже им этот их Восточный Иерусалим, ради бога, – говорила по-русски одна из женщин. – Не понимаю: люди гибнут чуть не каждый день…

– А Миша говорит: им только отдай одно, они тебя самого захотят слопать… мусульмане же… У них же совсем другие ценности. Ты вот пошлешь своего Володьку кого-то взрывать?..

– Свет, разотри мне спину хорошенько, а?..

Сквозь сеточку шляпы я изучала небо, пытаясь различить невидимую дорогу, по которой сейчас отправлялись ввысь души нескольких иерусалимцев…

Мало-помалу мое тело размякло, отяжелело, душа закружилась в медленном хороводе, устремилась ввысь, разогналась…

Наверное, я продремала минут двадцать. Проснулась под ленивый разговор все тех же теток – судя по звукам, они собирались уходить…

– Лен, слышь… – говорила одна, шелестя газетой и пакетами, – а эти старички, ну прям как дети… Один вчера подходит ко мне после ужина и говорит: – Светочка, я совершенно одинок, болен и стар. По мне некому плакать, меня некому жалеть. Я это к тому, – говорит, – что, если вам нужно кого-то убить, вы можете располагать мною полностью…

Ее подруга рассмеялась и что-то ответила – уже неразличимо… Они уходили все дальше… Время от времени кто-то шлепал по воде, перебрасываясь словами… Двое подростков, судя по ломким голосам, остановились на минуту, горячо что-то доказывая друг другу на иврите.

– …Ты не понимаешь! Слушай, это такой материал, из натуральных клеток, что выращиваются в пробирках, мне папа объяснял, – из области высоких биотехнологий, – за ним вообще будущее!

Я все лежала, не в силах расстаться с шумом прибоя, с быстро и цепко охватывающей берег прохладой… ощущая глубокий безмолвный покой, представляя, как позже в полутемной комнате мой пес – моя бессловесная душа – вспрыгнет на кровать и привалится к боку, вслушиваясь в биение моего нервного сердца.


Наконец стало совсем прохладно. Я стянула шляпу и села на лежаке.

Солнечный диск продолжал опускаться, наливаясь пунцовым, море вытягивало из глубин к поверхности синие и фиолетовые тени; откуда-то набежали ребристые длинные облака и, напоровшись на раскаленный шар солнца, вдруг выхлестнули в небо длинные языки огня…

Непомерно огромное солнце опускалось в море. Оно уже коснулось сизых волн и даже слегка огрузло. Несколько мгновений казалось, что этот посторонний предмет на горизонте не имеет отношения ни к небу, ни к морю, ни к людям, ни к тому, что происходит на этой планете. В страшном одиночестве солнце несколько мгновений выпукло стояло на воде… и сразу же неудержимо, обреченно стало тонуть, выплескивая в облака кипящие алые отсветы, как бы взывая о помощи, помощи и поща…

…Утонуло… И минут пять еще облака медленно тлели над темно-фиолетовой бездной.

Наступившие сумерки уже дрожали в небе птичьими клевками первых слабых звезд. Подол моей юбки давно просох… И на берегу не осталось ни души…

Наконец я поднялась, тщательно ладонью отряхнула от песка ступни, надела сандалии и стала подниматься по ступеням к набережной.

Вдруг ливанул дождь – короткий и шумный, почти небывалый для этого времени года.

Я выбралась к шоссе, подняла руку и довольно быстро поймала такси, легко сговорившись с водителем на четвертак – до центральной автобусной станции.

По пути он свернул на улицу Алленби, где уже зажглись фонари, и, когда мы остановились на светофоре, я увидела Габи, запирающего аптеку и одновременно беседующего с последним посетителем.

Таксист вдруг выглянул в окно и заорал:

– Габи, что слышно, Габи? – вопрос, на который здесь подробно не отвечают, возможно потому, что в каждую следующую минуту слышно что-нибудь новенькое.

Продолжая улыбаться последнему за день клиенту прекрасной стороной своего лица, Габи обернул к нам другую, искореженную ужасом, помахал рукой, что-то хотел сказать, но тут выпал зеленый, и мы рванули дальше.

– Мой армейский друг, – сказал таксист, – видела, как отделали его в Ливане? И вот, усмешка судьбы, что ты скажешь: Габи на войне выжил, а девушка его, такая славная девушка, взяла и умерла.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация