Это уже достаточно внятный сигнал, что Дугин действует не по собственной инициативе, хотя нелегко понять, кому именно были на руку его эскапады, – если он и пользовался поддержкой Кремля, то не монолитной. Модест Колеров, начальник Управления Президента России по межрегиональным и культурным связям, наотрез отрицал какое-либо участие Кремля в украинских поездках Дугина, а его выходки назвал «идиотизмом»
[452]. Однако невозможно установить, сам ли Дугин принимал все решения или кто-то за него, да это и неважно в зеркальном лабиринте московской политики. Как сказал Дугин в интервью в том же 2007 году, в его теориях «все меньше и меньше симулякра». Они становились все ближе к реальности. Насколько ближе, вскоре стало окончательно ясно.
Глава 14. Хвост виляет собакой
Со склона горы Сохе Павел Зарифуллин следил за тем, как разгорается заря новой эры российской истории.
Наступило утро 8 августа 2008 года. Через Рокский тоннель, который проходит под Большим Кавказским хребтом, в Грузию вторглась российская 58-я армия. Танки, грузовики, бронетранспортеры, ракетные установки вышли из устья тоннеля, которое Зарифуллин сравнил с дверцей печи, и устремились на юг. Зарифуллин вспоминал:
Было полное ощущение, что вся эта стратегическая вереница рождается из недр священной осетинской горы. Как будто древний Кавказ выплюнул из своей огнедышащей пасти имперские фигуры войны
[453].
Война в Южной Осетии назревала уже давно. С 1993 года этот регион сделался практически независимым от Грузии после короткой гражданской войны, в которой Россия поддержала сепаратистов. Линию прекращения огня между грузинской армией и осетинскими повстанцами контролировали войска ООН, и хотя за эти 15 лет конфликт несколько раз вспыхивал вновь, Россия и Грузия удерживали стороны от столкновения – до этого момента.
В ту ночь, после нараставшей в течение недели снайперской и артиллерийской перестрелки, регулярные войска Грузии обстреляли осетинскую столицу Цхинвали ракетами и перешли в наступление. Россия, явно ожидавшая этого, была готова к схватке. Бронированная колонна устремилась в Грузию. Беспрецедентный по дерзости шаг: до той минуты Москва отваживалась на полномасштабное вторжение лишь в те страны, которые, как Венгрия и Афганистан, находились безусловно в ее сфере влияния. Грузия на тот момент уже была союзником США, при ориентировавшемся на Соединенные Штаты президенте Михаиле Саакашвили участвовала в программе НАТО «Партнерство во имя мира». Российская армия вторжения столкнулась с грузинскими войсками, которые проходили подготовку у инструкторов НАТО и пользовались американской техникой, – как выяснилось, пользовались они ею не слишком умело. В три дня война закончилась, грузинская армия вынуждена была отступить, а Москва продемонстрировала стратегический талант, возложив вину на Грузию и должным образом запугав остальных соседей России. После конфликта тогдашний президент России Дмитрий Медведев обозначил страны бывшего Советского Союза как «зону особого влияния России» – столь явная претензия прозвучала из Москвы впервые.
Но среди многих прочих вопросов один оставался пока без ответа: что, собственно, делали там в то время Зарифуллин и дугинский Евразийский молодежный союз?
Война в Грузии стала не только поворотным моментом российской постсоветской истории, но и главным событием программы сюрреалистического летнего лагеря, организованного Дугиным и Зарифуллиным на альпийских лугах Осетии с целью скрепить вечную дружбу братских народов Осетии и России.
Мероприятие проводилось совместно с правящей осетинской партией Федебаста (социалистической) севернее столицы Южной Осетии Цхинвали как поспешно организованная полуофициальная демонстрация поддержки пророссийского режима Эдуарда Кокойты, жестокого президента анклава. Лагерь, как пояснял Зарифуллин, служил «тотальным погружением в иранское коллективное бессознательное в духе «гештальт-психологии» и поиска соответствия иранским архетипам в подсознательном русского народа». В лагере проходили не слишком интенсивную боевую подготовку и занимались «экспериментами с гештальтом», пытаясь выявить общие психологические черты, объединяющие русский народ с иранским (сарматами), – по всей видимости, это укрепляло и претензии России на гегемонию в регионе. Зарифуллин полушутя называет этот лагерь экспедицией «военных этнографов» и с гордостью отчитывается: «Иранский протопласт живет в русском «коллективном бессознательном»… Кровь Сарматов стучит в наших висках, славное звание «русский» обволакивает нас в сияющий свет»
[454]. Сам лагерь назывался «Так говорил Заратустра» – завуалированно фашизоидный намек на книгу Фридриха Ницше о зороастрийской культуре VI века до н. э., эту книгу Гитлер приказал вручать каждому немецкому солдату Второй мировой войны.
Дугин отрицает получение каких-либо официальных средств от Кремля, заявляя, что основной целью было проявить солидарность прокремлевской группы с Кокойты
[455]. Но главный спонсор евразийского движения Гаглоев родом из Южной Осетии. Кроме того, выяснилось, что диктатор Южной Осетии Эдуард Кокойты в 2005 году вошел в совет этого движения и Дугин часто приглашал его в радиоэфир. Многие из приехавших в лагерь оплатили свое участие (или за них платил Михаил Гаглоев). И все же, принимая во внимание странный выбор времени для этого мероприятия, накануне войны, хочется выяснить подлинную его цель. «Кокойты знал, что скоро произойдет столкновение, и обращался за поддержкой ко всем, кому мог, – рассуждает Леонид Савин, член Евразийского молодежного союза. – Думаю, он знал о связях Дугина в Кремле и хотел заручиться поддержкой России».
У России отношения с Кокойты складывались непросто. Москва поддерживала Южную Осетию в ее давнем противостоянии Грузии. После распада СССР Южная Осетия отказалась оставаться в составе Грузии. Недолгая гражданская война, в которой Москва выступала на стороне Южной Осетии, закончилась режимом прекращения огня, который был введен ООН, в роли наблюдателей выступали российские миротворцы. Затем, в 2000-х, в ответ на очередные трения правительство России начало раздавать в Южной Осетии российские паспорта, предупреждая тем самым Грузию: не стоит переходить черту. Тем не менее этим российская поддержка и ограничивалась, Кокойты не слишком поощряли – отчасти из нежелания развязывать конфликт, отчасти ради сохранения фигового листка беспристрастия. Помощник Кокойты, приветствовавший участников лагеря, сообщил им, что они – первая российская организация, посетившая непризнанную республику за 17 лет. На следующий день Кокойты лично обратился к участникам с недвусмысленным заявлением: его цель – обрести независимость и со временем войти в состав Российской Федерации.
Кокойты, вероятно, беспокоила мысль, не помешает ли строго соблюдаемый Кремлем нейтралитет вовремя прийти ему на помощь. Вероятно, евразийцы сумели его ободрить, он поверил, что Москва прислушивается к событиям в Южной Осетии, – в то лето война с Грузией казалась близка как никогда. Но хотя какую-то форму официальной поддержки лагерь, видимо, получил, как получали поддержку украинские экспедиции Дугина, Колеров, бывший кремлевский чиновник, высмеял саму мысль, будто лагерь представлял собой что-то сверх «в чистом виде инициативы Дугина»: «Они много пили, провели там несколько дней и уехали. Никакого политического значения это не имело. Они думали, хвост может вилять собакой». Но в каком-то смысле хвост все же собакой вилял.
