Люди, близкие и к Зюганову, и к Дугину, говорили, к примеру, что многие идеи Зюганова изначально принадлежали Дугину и тот с удовольствием признает «своей» евразийскую линию современной компартии. «В критический момент идеологического выбора Зюганов сделал ставку на «неоевразийский популизм», общие контуры которого были описаны и сформулированы мной и моими коллегами в газете «День»»
[349]. Это мнение Дугина поддерживает Алексей Подберезкин, возглавляющий движение «Духовное наследие», которое публиковало книги Зюганова и помогало финансировать партию
[350]. Геннадий Селезнев, бывший спикер Думы и постоянный конкурент Зюганова в борьбе за власть до тех пор, пока в 2002 году его не выдавили из партии, говорил то же самое.
Так начался первый эксперимент с тем, что Дугин называл «национал-большевизмом», а в российской прессе именовали идеологией «красно-коричневых»: объединение коммунистической идеологии с откровенным национализмом и геополитикой.
Глава 10. Бал у Сатаны
Московский Центральный дом литераторов, ЦДЛ, – одно из самых известных (и с хорошей, и с дурной стороны) зданий в русской литературе XX века. Дом на улице Герцена (теперь Большая Никитская) в 1934 году по распоряжению Сталина был передан Союзу советских писателей, членство в этой организации было привилегией для лояльных авторов, оно означало принадлежность к элитарному клубу столпов официальной культуры.
Ресторан ЦДЛ, одно из немногих нормально функционирующих заведений Москвы, был воспет бесконечным количеством надеющихся на высшие милости графоманов, хотя он был довольно официозным и блеклым, как и сам ЦДЛ, который под их перьями превращался в инкубатор литературных гениев. И этот же ЦДЛ превращался в объект насмешек для инакомыслящих и сатириков, таких как Михаил Булгаков, который изобразил писательский ресторан в романе «Мастер и Маргарита», и от этого удара репутация «проклятого» дома так и не оправилась. В «старинный двухэтажный дом кремового цвета», вызывая общую панику, врывается персонаж романа поэт Иван Бездомный в одних кальсонах и с венчальной свечой в руках: он только что видел, как Сатана и огромный кот с пистолетом в лапах обезглавили председателя МАССОЛИТа….
И даже в декабре 1992 года, когда Проханов, член секретариата Союза писателей России, устроил здесь гала-ужин для оппозиционных националистов, атмосфера какого-то демонического сюрреализма ощущалась в воздухе ЦДЛ. Среди гостей был Эдуард Лимонов, жилистый, с козлиной бородкой диссидент, недавно вернувшийся из французской эмиграции: по его собственным словам, он решил, что настала пора вмешаться в разворачивающуюся в России историю. А вот и Дугин с обстриженной «под горшок» головой («а-ля молодой Алексей Толстой», запомнилось Лимонову). Он явно пил и до приезда в ЦДЛ.
За столами, уставленными отборными блюдами и бесконечными рядами бутылок с алкоголем, собрался бомонд российского национализма. За одним столом – Проханов. Его газета «День» была мозговым центром патриотической оппозиции, «кораблем в океане бесстыдства и гиперконформизма», по словам Дугина (Проханова он называл «русским Дон Кихотом» за идеалистическую верность проигранному делу). На другом конце зала сидел Зюганов, с лицом, похожим на картошку, – глава обновленной Коммунистической партии, с ним Дугин тогда враждовал, обвиняя его (справедливо) в присвоении своих идей.
К 1992 году «красно-коричневая» оппозиция представляла собой крайне пестрое и противоречивое зрелище: тут и православные монахи с портретами Сталина, и вышедшие в отставку политработники Советской армии рядом с атаманами вновь создаваемых казачьих войск. Призывы к пролетарскому интернационализму в одной и той же речи сочетались с дремучим антисемитизмом. Новые оппозиционные организации росли как грибы и по большей части ориентировались на образец старой ультранационалистической «Памяти». Чаще всего такие группы состояли из красноречивого, исступленного вождя, нарукавных повязок и полученных неведомо от кого денег.
На вечере присутствовало множество других известных фигур, представлявших как политический, так и культурный национализм, например вице-спикер Государственной думы Сергей Бабурин и главный редактор «толстого» националистического журнала «Наш современник» Станислав Куняев; писатель Валентин Распутин и известный математик, автор знаменитых самиздатских статей Игорь Шафаревич.
Сам Лимонов присоединился к националистам незадолго до того. Бывший писатель-диссидент, он, как Солженицын, был изгнан из страны в начале 1970-х. (Как он сам это описывает, «КГБ арестовал меня в 1973-м и предложил уехать».) Лимонов много лет прожил во Франции и в США, а после краха коммунистического режима вернулся на родину. В отличие от других эмигрантов, чья жизнь по возвращении сводилась к чаю, тапочкам и редким публикациям в газетах, где они сокрушались о положении страны перед аудиторией, которая едва ли помнила их имена, Лимонов решительно выстраивал свою репутацию заново.
Он и в США не был «обычным диссидентом», не следовал примеру Бродского и тем более Солженицына, укрывшегося в сельской местности Вермонта, – но и не окунулся в круг ностальгирующих эмигрантов на Брайтон-Бич. Нет, в Америке 1970-х он чувствовал себя как рыба в воде: секс, наркотики, рок-н-ролл. Мир Лимонова сосредотачивался на Нижнем Ист-Сайде Манхэттена – панк-рок, клуб CBGB, музыка панк-группы Ramones, героин в неограниченных количествах. Первая и самая знаменитая книга Лимонова «Это я, Эдичка» была завершена в Нью-Йорке в 1976 году и сумела потрясти даже пресыщенный литературный истеблишмент Соединенных Штатов историей «Эдички», русского писателя-эмигранта, которая (можно лишь надеяться) не является совсем уж точной биографией самого Лимонова. Как известно, Солженицын назвал эту книгу «порнографической». «Я получаю Вэлфер. Я живу на вашем иждивении, вы платите налоги, а я ни хуя не делаю… Я считаю, что я подонок, отброс общества, нет во мне стыда и совести» – вероятно, эту фразу из книги цитировали чаще всего. Книга повествовала о распаде первого брака Лимонова вскоре после того, как он перебрался в Нью-Йорк со своей красавицей женой Еленой Щаповой, – она ушла от него к итальянскому аристократу. Книга передает его обиду на обе измены – сначала его предала родина, Советский Союз, потом уродливый американский капитализм, с которым довелось столкнуться. Мучительный развод побуждает Эдичку к гомосексуальным экспериментам, а Елена тем временем перебирает и с сексом, и с наркотиками – и то и другое Лимонов описывает даже чересчур наглядно. Она – «настоящая русская, бросается в самую гущу жизни без рефлексий»
[351].
Лимонов сумел уловить американский дух времени в самый точный момент. Маргинальный битник, он был интересен больше как личность, чем как писатель, мог превратить в имидж таинственную и необузданную русскую душу, в нью-йоркских литературных кругах все это еще сохраняло остаточную ценность. Он играл на публику, выдавал «типично русские» попойки и скандалы, разведясь с Щаповой, кадрил одну модель за другой и в итоге женился на ошеломительной красавице Наталье Медведевой; с ней делал фотосессию для журнала Playboy, и ее лицо появилось на первом альбоме группы The Cars.
