– Спрашиваю еще раз: где деньги?
Она рыдала. Молила. Вдова Ленни Брукштайна, самое ценное его приобретение, молила о пощаде его, Гэвина Уильямса. Но Гэвин был непреклонен.
Грешники должны гореть в аду.
Таким не место на земле.
Он ощутил, как затвердевший член распирает брюки. И снова поднял трость.
– Простите, сэр, с вами все в порядке?
Видение мигом испарилось. Он снова сидел за столом в БНПБ – Библиотеке науки, промышленности и бизнеса на Медисон-авеню. Рядом стояла женщина-библиотекарь.
«Назойливая сука. Еще лезет не в свое дело!»
– В полном.
– Уверены? Вы раскраснелись. Может, открыть окно или принести воды?
– Нет! – рявкнул Гэвин.
Пожилая женщина поняла намек и ретировалась.
Нет, работать в публичной библиотеке просто невыносимо!
После того как Гарри Бейн отстранил его от расследования, шеф ФБР настоял, чтобы Уильямс взял отпуск.
– Вы перенапряглись, агент Уильямс. Вам необходимо отдохнуть. Такое бывает с каждым.
«Хочешь сказать, такое бывает со слабаками и идиотами вроде тебя. Но не со мной».
– Я вполне здоров и готов к службе.
– Оформите отпуск, Гэвин. Ладно? Позвоним вам через пару месяцев.
Через пару месяцев?!
Гэвин понял, что происходит. Все это интриги Джона Мерривейла.
«Они все считают, что я псих. Одержимый. Но я им покажу. Когда Грейс Брукштайн приведет меня к этим деньгам, они подавятся своими насмешками. Я близок к успеху. Я это чувствую».
Гэвин вытащил из портфеля гигиеническую салфетку и протер то место на столе, которого коснулись пальцы библиотекарши. Потом закрыл глаза и попытался вернуть фантазию: Грейс Брукштайн в его власти, связанная как животное.
Бесполезно. Она исчезла.
– Сэр, взгляните на это.
Митч наклонился над монитором, за которым работал молодой детектив.
– Вы просили покопаться в делах сенатора Уорнера. Этот е-мейл только что пришел из полиции нравов.
Митч прочитал сообщение.
– Никто этим не занимался?
– Похоже, нет, сэр. Сенатор – горячий сторонник департамента полиции.
«Еще бы не сторонник!»
– Все это неофициально. Мой приятель из полиции нравов сделал мне одолжение. Я пообещал ему, что мы подойдем к делу осторожно.
– У вас есть адрес девушки?
– Да, сэр. Шикарный район.
Детектив открыл второе окно.
– Может, сначала послать туда женщину-детектива? Не хотим же мы спугнуть ее?
Джек Уорнер развалился на заднем сиденье лимузина, ощущая, как бушует в крови адреналин. Снова быть с Жасмин, касаться ее, трахать, упиваться ее телом… лучшее в мире чувство!
Нервное возбуждение дополнялось сознанием того, что вся Америка обожествляет его как истинного хранителя христианских и семейных ценностей.
Джек вспомнил совет Фреда Фаррелла насчет игры: «Понимаю, как это заводит. Весь этот риск. Примерно так же, как быть президентом Соединенных Штатов. Вот о чем тебе следует помнить, Джек. Ты мог потерять все».
Верно, все верно, но как же это щекочет нервы! Даже при том что ставка безумно высока. Фред знал многое об игре и изменах патрона. Но понятия не имел о Жасмин. Только один человек знал о Жасмин.
Теперь этот человек превратился в гниющий, изъеденный червями труп, носивший при жизни имя Ленни Брукштайна.
Мисс Делевинь налила чаю из серебряного чайника в две фарфоровые чашечки и протянула одну женщине-полисмену.
Некрасивая бледная молодая женщина с короткими черными волосами и в очках в широкой пластиковой оправе оглядела роскошную комнату и с горечью подумала, что выбрала не тот путь в жизни.
– Сахар?
– О нет, спасибо. У вас прекрасный дом.
– Благодарю. Всего добилась своими трудами.
Жасмин откинулась на спинку замшевого дивана и скромно скрестила длинные ноги.
– Итак, вы хотите узнать о сенаторе Уорнере?
Когда вдруг появилась эта баба-коп и стала расспрашивать о Джеке и его отношениях с Леонардом Брукштайном, Жасмин сначала запаниковала. Второй реакцией было желание защитить Джека. Она любила его и не могла предать, но победила необходимость соблюдать собственные интересы. Ей наконец выпал шанс увести Джека от жены. Он оставался с Онор исключительно из политических амбиций. И если этим амбициям придет конец, значит, и с браком будет покончено.
– Давно вы знакомы?
Жасмин деликатно пригубила чай.
– Около пяти лет. Мы были любовниками три года. Печенье?
«Эта девушка – настоящий шедевр».
– Нет, спасибо. Вы сказали «любовниками».
– Совершенно верно. Мне, возможно, следует кое-что добавить. Сенатор Уорнер – мой клиент. Он платит мне за услуги, – пояснила красавица с полнейшим бесстыдством. – Тем не менее я охарактеризовала бы наши отношения как любовный союз. Мы обожаем друг друга.
– Понимаю. Сенатор Уорнер откровенен с вами?
– Абсолютно.
– Хотелось бы знать, говорил ли он когда-нибудь с вами о Ленни Брукштайне.
– Говорил. Ленни знал о нас. Единственный, кто знал.
– Джек ему признался?
– Нет. Господи, нет! Старик сам каким-то образом пронюхал. Ленни шантажировал Джека. Он был безжалостным, подлым негодяем. И превратил жизнь Джека в ад. Когда я услышала, что он покончил с собой, ужасно обрадовалась. Собаке – собачья смерть!
Женщина-коп встрепенулась, опешив от такой откровенности. Жасмин это заметила.
– Простите, – пожала она плечами. – Я могла бы лгать, но не вижу смысла. Я ненавидела Брукштайна, и Джек – тоже. Мошенник, который вечно манипулировал людьми.
– Мисс Делевинь, как по-вашему, мог ли сенатор Уорнер ненавидеть Брукштайна настолько, чтобы заказать его убийство? Или убить самому?
Жасмин улыбнулась. Гостья с завистью подумала – и зубы у нее идеальные.
– Ненавидеть? Безусловно. Ленни угрожал уничтожить все, ради чего он жил. Он бы вынудил Джека добиться перевеса голосов в пользу «Кворума», когда переписывался весь устав страхового фонда, помните?
Служащая полиции кивнула.
– Каждый раз Ленни говорил Джеку: «Еще один голос, и ты свободен». Но каждый раз требовал больше и больше.
Жасмин рассерженно тряхнула головой.
– Джек ненавидел Ленни Брукштайна, и не без причин, но он его не убивал.
– Вы так уверены?
