Подкатив к обочине, она выключила зажигание и, весело напевая, открыла дверцу машины.
Нэнси Робертсон была на кухне, когда раздался взрыв. Женщина с заколотившимся сердцем вбежала в кондитерскую. Слава Богу, там никого не было! Помещение было разрушено, витринные стекла разбиты, острые осколки стекла, измазанные кремом, прилипли к стенам.
На улице горело то, что осталось от «бентли» Марии Престон: груда исковерканного металла.
Митч Коннорс играл с дочерью на детской площадке. Его первый выходной за много месяцев. Правда, Хелен не слишком хотела отпускать с ним дочь:
– Ты не имеешь права появляться в ее жизни и исчезать, когда тебе заблагорассудится! Ты хоть представляешь, как она расстроилась, когда ты не пришел на школьный спектакль? Даже не потрудился позвонить и извиниться!
Чувство собственной вины заставило Митча огрызнуться:
– Объяснить? Что именно? Я работаю, Хелен. И плачу за крыши над нашими головами. Кроме того, я не спрашивал у тебя разрешения повидаться с дочерью! Это мой выходной.
Теперь, наблюдая, как Селеста болтает худенькими ножками, раскачиваясь на качелях, Митч сожалел о том, что вышел из себя. Он больше не любил Хелен, но не мог отрицать, что мать она прекрасная. А вот из него вышел дерьмовый отец. Он привык говорить, что занимается дочерью, но все это было чистым враньем! Митч любил Селесту, но, по правде говоря, едва ее знал. Даже не видя дочку неделями, он не мог лишний раз отпроситься с работы.
И постоянно думал о Грейс Брукштайн: где ее держат, и как, во имя всего святого, он собирается сдержать данное ей обещание? Никто не хотел слушать его версий о том, что в действительности случилось с Ленни Брукштайном. Два дня назад Дюбре прямо сказал:
– Оставьте это, Митч. Вы хороший детектив, но слишком близко принимаете это дело к сердцу. У меня для вас новое дело. Убийство подростка. Бродяги. Никаких улик. Прямо для вас создано.
– Не могли бы вы дать его кому-то еще? Мне нужно еще немного времени, чтобы во всем разобраться. Максимум пара недель.
– Нет, я не могу дать его кому-то еще. Вам пока еще не позволено самому выбирать задания, Митч. Прямо сейчас вы приступаете к работе по раскрытию убийства Брейди. И если я узнаю, что вы потратили хотя бы минуту служебного времени на это брукштайновское дерьмо, поверьте: вышвырну вас так быстро, что опомниться не успеете. И повторять не буду. Бросьте это дело!
«Бросьте это дело.
Забудьте обо мне».
Еще чуть-чуть, и кто-нибудь запретит ему выдыхать углекислый газ или спать с закрытыми глазами!
Зазвонил сотовый. Карл, коллега и приятель.
– Там где ты сейчас, есть телевизор?
– Нет, а что?
– На Лонг-Айленде взорвали машину. Похоже, работа мафии. Жертва – жена одного парня из «Кворума», о котором ты все время говоришь. Престон.
Митч перестал толкать качели.
– Мария Престон?
– Папочка! Выше! – пискнула Селеста.
– Она мертва?
– Еще как! От нее вообще ничего не осталось.
– Пааааапочка!
– Найди телевизор, старина. По всем каналам передают только это.
Митч повесил трубку и припустился к машине. Нужно добраться до ближайшего бара, где есть телевизор.
– Сэр! – окликнула его какая-то женщина. – Извините, сэр!
Митч обернулся.
Женщина показала на Селесту, одиноко сидевшую на качелях. Митч совершенно забыл о дочери.
Джон Мерривейл опаздывал. Он ненавидел опаздывать. Вбежав в офис, уселся и принялся открывать ящики письменного стола в ожидании, пока загрузится компьютер.
– Вы в порядке, Джон? – спросил Гарри Бейн, просунув голову в дверь.
– В п-полном, спасибо. Простите, что опоздал. Но реп-портеры гоняются за мной, требуя заявления н-насчет Марии Престон.
– Бедная женщина. Ужасный конец. Полагаю, можно было бы ожидать взрывов в Бейруте или секторе Газа. Не в Сэг-Харборе. Она была вашей приятельницей, не так ли?
– Не совсем, – с раздражением бросил Джон. – Ее муж был м-моим коллегой. Но стоит папарацци услышать слово «Кворум», и они тут же бегут ко мне. Я желаю одного: чтобы меня оставили в покое.
Бейн нахмурился. Непонятна отстраненная, равнодушная реакция на такую трагедию. Но разве можно понять, что творится на душе у Мерривейла?
Бейн предпочел не углубляться.
– Собираетесь на Мюстик?
– Разумеется.
Следователи обнаружили, что один из семейных трастовых фондов Брукштайна сделал несколько выплат некоему финансисту по имени Джейкоб Рис. ФБР интересовало, что сталось с этими деньгами. Но до сих пор нью-йоркские бизнес-менеджеры мистера Риса наотрез отказывались сотрудничать. Мерривейл собирался нанести неожиданный визит на Мюстик, поместье великого человека. Особняк находился меньше чем в миле от реквизированного дома Ленни, и эти двое однажды отдыхали вместе.
– Полагаю, если тратишь годы, гоняясь за пропавшими деньгами, приходится бывать и в местечках похуже.
– Уж это точно, – вымучил улыбку Джон.
– Как по-вашему, сколько времени придется там пробыть?
– Надеюсь, день-другой, не больше. Но если Джейк откажется сразу меня принять…
– Если понадобится помощь, вы знаете, где меня найти, – кивнул Бейн и направился к своему кабинету. Мерривейл облегченно вздохнул.
«Теперь ты обеими ногами стоишь на твердой почве, Джон. Худшее позади».
Наконец-то все улаживается. Грейс снова за решеткой. Уже пошли слухи, что Бюро надоело выбрасывать честные деньги, чтобы найти ворованные, и что подразделение Гарри Бейна, занимающееся «Кворумом», скоро будет распущено. На прошлой неделе Джон пережил ужасные минуты паники, когда перспектива разоблачения вдруг замаячила с совершенно неожиданной стороны. Но теперь и этому был положен конец.
Через несколько дней он сядет в самолет.
Наконец-то.
Дело об убийстве Марии Престон отдали старому сопернику Митча, работавшему в том же участке, грузному многодетному Доналду Фоку. Из-за лысины в венчике белых волос, огромного брюха и густой седеющей бороды его прозвали Санта. Впрочем, дела, которыми занимался Дон, веселыми не назовешь. Он специализировался на мафиозно-гангстерских убийствах.
– Пресса вовсю кричит о терроризме, подстегивая интерес публики, – сказал он Митчу. – Чушь собачья. Если это терроризм, то я Долли Партон
[18]. Это не «Аль-Каида». Это Аль Капоне. На всем этом деле крупными буквами написано «МАФИЯ».
– Почему ты так уверен?
