Сначала Грейс обрадовалась, услышав о смерти Джона, но по мере того как шло время, ее радость меркла. Разве все это имело значение: смерть Джона, суд над Ленни (за убийство и мошенничество), смертный приговор, казнь и ее собственное президентское помилование? Ничто не вернет ей прежнюю жизнь, не поможет людям, которых погубил «Кворум». Ничто не поможет Митчу вернуть здоровье. Не вернет к жизни Марию Престон, Эндрю и несчастного бродягу из Нантакета.
Правосудие стало обычным пустым словом, бессвязными буквами на странице. Все это фарс. Игра. Саму Грейс помиловали не потому, что она невиновна. Просто властям было совестно признать, что она сбежала из-под ареста дважды и именно она, а не полиция и ФБР нашла Ленни и открыла правду об афере в «Кворуме».
– Убежден, что миссис Брукштайн такая же жертва двуличия мужа, как миллионы других пострадавших от его рук, – заявил президент, и вся Америка зааплодировала.
– Конечно, так оно и было, – твердили все. – Бедняжка!
Теперь они получили своего злодея. Свой фунт плоти. Ленни Брукштайна отвезли в Супермакс, штат Колорадо, тюрьму самого строгого режима, нынешний приют многих террористов и серийных убийц. Настало время третьего акта пьесы, и место убедительной трагической героини неожиданно оказалось вакантным. Кому заполнить его, как не Грейс? В конце концов, шоу должно продолжаться.
Медсестра тронула Грейс за плечо:
– Хорошие новости. Он очнулся. Хотите зайти в палату?
Митч выглядел бледным и худым. Ужасно худым. Грейс старалась не показать, как шокирована.
«Он, должно быть, потерял сорок фунтов».
Увидев Грейс, он улыбнулся:
– Привет, незнакомка.
– Привет.
Им нужно было столько сказать друг другу, но в этот момент Грейс не могла выдавить ни слова. Только взяла руку Митча и осторожно погладила.
– Мне сказали, на суде ты свидетельствовала против Ленни.
– Да. Мне разрешили не являться лично. Представили письменные показания.
– Ему вынесли смертный приговор?
Грейс молча кивнула.
– Должно быть, помогли твои показания.
– Сомневаюсь. Он во всем признался. Как только они узнали об убийстве, все было кончено. Думаю, Ленни хотел, чтобы люди знали о его уме и сообразительности. Он ничуть не был расстроен и почти наслаждался происходящим.
Митч недоверчиво нахмурился:
– Он так и не признал себя виновным?
– Ни в малейшей степени.
Грейс помедлила.
– Сегодня его казнят. Он отказался от апелляции.
Несколько минут оба молчали. Потом Митч сказал:
– Понимаю, что вопрос абсурдный, но ты еще испытываешь к нему какие-то чувства? Тем более зная, что он умрет. Это тебя расстраивает?
– В общем, нет, – задумчиво призналась Грейс. – Дело не в том, что я испытываю к нему какие-то чувства. Все гораздо хуже: я вообще ничего не чувствую.
Митч стиснул ее руку:
– Нужно время, вот и все. Ты столько всего вынесла.
– По правде говоря, не знаю, хочу ли снова что-то чувствовать. Мечтаю только о покое.
Она выглянула в окно. Сейчас, в конце мая, весна отдавала природе последнюю дань. Деревья на тротуарах взорвались розовыми бутонами. Голубые небеса лучились радостью и звенели птичьими трелями.
«Я счастлива, что жизнь продолжается. Что все прекрасно. Но я больше не имею ко всему этому отношения», – подумала Грейс.
– Знаешь, кто звонил мне вчера?
– Конечно, нет. Кто?
– Онор. В ФБР ей рассказали о Джеке и Жасмин. Ее муж решил больше не баллотироваться в сенаторы. Они разводятся.
– Она позвонила тебе, чтобы сказать все это?
– Знаю, – рассмеялась Грейс. – Словно можно начать с того места, на котором закончили! Представляешь, она спросила: «Не могли бы мы опять стать сестрами?» Ленни тоже хотел чего-то в этом роде. Просил остаться на Мадагаскаре и жить вместе долго и счастливо.
– Шутишь! – ахнул Митч. – А что ты ответила?
– Ничего. Выстрелила в него, – ухмыльнулась Грейс, и Митч вспомнил все, что любил в ней.
«Думает, что ее душа умерла, но это неправда. Она просто замерзла».
Грейс встала и подошла к окну. Митч наблюдал за ней: грациозная походка танцовщицы, плавные движения ног. Пока он был копом, а она – беглянкой, приходилось сдерживать свои чувства. Но теперь все кончено и он больше не мог молчать.
Желание оглушило его как удар по голове.
«Я люблю ее. Я хочу ее. Я могу сделать ее счастливой».
– Что?
Грейс повернулась и осуждающе уставилась на него.
Митч покраснел. Неужели он высказался вслух? Скорее всего.
Он улегся повыше на подушках.
– Я влюблен в тебя, Грейс. Прости, если это все усложняет. Но я ничего не могу с собой поделать.
Лицо Грейс смягчилось. Что ни говори, а она не могла быть равнодушной к Митчу. Он рисковал жизнью, чтобы ее спасти. У нее не было причин сердиться на него. Но любовь? Нет, она не могла снова любить. Особенно после Ленни. Любовь – фантазия. Любви не существует.
– Думаю, нам нужно пожениться, – продолжал Митч.
Грейс рассмеялась и покачала головой:
– Пожениться?
– Почему бы нет?
«Почему нет?» Грейс подумала о Ленни. Об их чудесной свадьбе в Нантакете, своем счастье юной жены, надеждах и мечтах. Они не просто раздавлены. Рассеяны по ветру. Исчезли вместе с доверчивой, счастливой девчонкой, какой она была когда-то.
Ближе к ночи Ленни будет мертв.
Выйти замуж для нее равно вероятности слетать на Луну.
– Я больше никогда не выйду замуж, Митч. Никогда.
Она сказала то, что думала. И Митч ее услышал.
– Я уезжаю.
Сердце его сжалось от боли.
– Уезжаешь? – в панике переспросил он. – Из города?
– Из страны.
– Нет! Ты не можешь!
– Я должна.
– Но почему? Куда ты отправишься?
Грейс подалась вперед и поцеловала его. Всего один раз. В губы. Короткий поцелуй, в котором не было ничего чувственного.
Нежный. Почти материнский.
И Митч Коннорс едва не заплакал.
– Сама не знаю. Куда-нибудь в уединенное, тихое место. Подальше отсюда. Туда, где я могу жить скромно и в мире с собой.
– Ты можешь жить скромно и со мной.
Он сжал ее лицо ладонями, словно умоляя послушать его, любить его, верить, что он ее любит.
