— Люди приходят сюда к вам за помощью, Дэн. Вам не кажется, что ради них вы должны быть трезвым?
Дэн остановился на пороге, свесив голову. «Да, — думал он. — И я каждый день мучаюсь от стыда. Но этот стыд даже сравниться не может с… тем чувством вины, которое заставляет меня пить». Не сказав ни слова, Дэн вышел из комнаты, оставив Эстеллу разочарованной и сбитой столку.
— Почему вы встали с кровати, миссис? — спросила Кайли. Она спала всего четыре часа, но очень беспокоилась за Эстеллу.
— Мне нужно продолжать работать со Звездочетом, — сказала Эстелла.
— А доктор Дэн разрешил вам?
— Спазмы прекратились… и он дал мне несколько советов, как вести себя во время беременности. Больше он ничем помочь не может, — Эстелла на секунду замолчала. — Я по-прежнему не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моей беременности, Кайли. Я понимаю, что не смогу долго это скрывать… Но мне нужно, чтобы владельцы пастбищ мне поверили, а не судачили по поводу того, кто отец моего ребенка.
Кайли понимала, что Эстелле не нужны лишние переживания.
— Мы никому ничего не скажем, миссис.
— Спасибо, Кайли. И я еще раз хочу поблагодарить тебя за помощь. Если бы тебя здесь не было…
— Я очень рада, мэм, что это средство вам все-таки помогло.
Теперь Кайли понимала, почему Эстелла была такой нервной и чувствительной к запахам. Вроде бы все признаки беременности были очевидны, но ей сначала это и в голову не пришло, так как Эстелла была очень стройной. Она казалась Кайли одинокой и ни разу не упоминала про своего мужа, хотя и носила обручальное кольцо.
Из-за ночного приступа Эстелла чувствовала себя ослабевшей и уставшей, но ей хотелось перевести Звездочета к себе в конюшню, где она смогла бы работать с ним без посторонних глаз. Она только-только закончила свой завтрак и уже собиралась уходить, как и дом вошли Мэй и Бинни. Мэй сразу же заметила, как плохо выглядит Эстелла.
— Ты не спать?
— У меня была очень плохая ночь, — Эстелла подумала о том динго, которого видела ночью, и ей стало интересно, где он сейчас.
— Мэй, а динго опасны? Они могут напасть на человека, как волки?
Мэй странно на нее посмотрела.
— Я ничего не знать о волках. Но динго могут забирать малышей.
— Вы хотите сказать… детей?
— Да. Если малыш быть один… голодный, динго может его забрать.
Эстелла подумала о том, как Мэй, напившись, оставляет Бинни совсем одну у костра во дворе, и у нее похолодело сердце. Она бросила взгляд на сумку на кожаном ремне Мэй. Аборигенка не снимала ее уже несколько дней, как и платье Эстеллы, которое в его теперешнем состоянии стало совершенно неузнаваемым.
— А что у вас в сумке, Мэй? — она представила себе охотничий нож или какие-нибудь приспособления, которые аборигенка использует в буше.
Мэй потрогала свою сумку.
— Там мой тотем. Он защищать меня от духа динго.
Эстелла вздрогнула, но поняла, что Мэй говорит очень серьезно.
— А что это за тотем?
— Кое-что, что принадлежать Россу. Кое-что от его духа.
Эстелла тут же подумала о дневнике. Она впервые обратила внимание, что форма сумки была плоской.
— Это книга… книга, в которую Росс записывал свои мысли? — Эстелле вдруг очень захотелось прочитать дневник. Она надеялась, что это поможет ей лучше узнать своего отца.
— Да… Это сильный тотем, — ответила Мэй, положив обе руки на сумку, будто защищая ее.
— Можно мне посмотреть на нее?
Глаза Мэй расширились.
— Нет… Тотем потерять свою власть над духом в динго.
Служанка не услышала стука в дверь дома Давинии на Итон-сквер, поэтому Джеймс открыл ее сам. На пороге с каменными лицами стояли родители его бывшей жены, Каролина и Маркус. Он, конечно, понимал, что когда-нибудь они должны были приехать, но встрече с ними был не рад.
— Доброе утро, — проговорил Джеймс довольно вялым тоном.
— Ничего подобного! — отрезала Каролина. Не ожидая приглашения войти, она бесцеремонно шагнула в дом. — Это не визит вежливости, Джеймс. Приехав домой из Родезии, мы обнаружили, что сердце нашей дочери разбито вдребезги и втоптано в грязь. И мы требуем объяснений.
Джеймс вздохнул. Каролина всегда отличалась театральностью поведения. Он чуть не сказал ей, что по ней плачет сцена, но ему совсем не хотелось истерик.
Маркус проследовал за женой в гостиную. Закрывая входную дверь, Джеймс снова подумал о Маркусе, как о лакее Каролины. Он был настоящим джентльменом, и у него был сильный характер, но его спина сразу же прогибалась, как только жена щелкала своими пальцами, увешанными кольцами.
Прежде чем идти следом за ними в гостиную, Джеймс бросил взгляд на лестницу. Давиния все еще спала, и он надеялся, что они ей не помешают. Видит Бог, ей нужно было хорошо высыпаться. Поскольку она отказалась от приема лекарств, от электрошоковой терапии и от лечения в клинике Сен-Бернара, то сон и отдых оставались единственными средствами от ее меланхолии, которые могли прописать врачи.
Из кухни, вытирая руки передником, прибежала взволнованная Генриетта.
— Мне подать чай гостям, сэр? — спросила она.
— Не нужно. Они здесь ненадолго. Пожалуйста, проследите, чтобы нам не мешали.
Джеймс решительно вошел в гостиную.
— Послушайте, Каролина… Маркус… Нет смысла спорить о том, что произошло между Эстеллой и мной…
Каролина была шокирована его бесчувственностью и полным отсутствием стыда.
— Произошло то, что ты разбил ее сердце, заведя интрижку с ее проституткой-кузиной, с Давинией.
Джеймс заметил, что визгливый голос Каролины и произнесенное ею оскорбление заставили Маркуса поморщиться, но тот промолчал.
Каролина ждала объяснений, но один лишь вид Джеймса так выводил ее из себя, что ей захотелось ударить по его высокомерному лицу. Вместо этого она лишь отвернулась, вытирая слезы.
— Пожалуйста, не говорите подобным образом о Давинии, — проговорил Джеймс ровным тоном, полный решимости оставаться спокойным. — В конце концов, она же ваша племянница.
Она была племянницей Каролины только по Маркусу, и Джеймсу казалось, что тому следовало бы выступить на защиту дочери своей сестры. Но, очевидно, он боялся вступать в споры со своей супругой.
Джеймс сам едва сдерживался. У него было глубокое чувство обиды в отношении Маркуса и Каролины. Но Давиния проснулась бы, если бы услышала разгоряченные споры, и ее наверняка еще больше бы расстроил тот факт, что ей пришлось бы столкнуться с враждебно настроенными Каролиной и Маркусом, даже несмотря на то, что они были ее дядей и тетей.
Подойдя к своей жене, Маркус обнял ее вздрагивающие плечи. Его лицо приобрело нездоровый оттенок.
