Ничего из этого Рей не слышал, не видел. Он лежал, отдыхал и набирался сил. Чтобы жить. А надо ли оно ему будет?
***
Прошло семь часов с момента наступления смерти девушки. Но он этого еще не знал.
У бессознательного состояния, ровно так же, как и у сна, есть одно небольшое (хотя это как посмотреть) преимущество: если в твоей жизни, не дай бог, приключилось что-то, совершенно вас не устраивающее, всегда можно лечь спать и на какой-то момент выпасть из реальности. Именно так люди и борются с паническими атаками. Нет, не борются, а сбегают от проблемы. А знаете, на что это похоже? На ком снега, который катится за вами, безнадежно пытающимся убежать от него, спускаясь с самой вершины горы. Пока ком маленький, у вас это прекрасно получается, но он растет и растет стремительно, нагоняет вас и в какой-то момент даже не он сам, а его тень уже пожирает вас. Секунда, и вы навсегда в его объятиях, и это будет чудом, поистине чудом, если вы сможете выбраться. Так не проще ли у самой вершины остановиться, развернуться и взять этот маленький ком, посмотреть на него в последний раз и раздавить, раздавить безжалостно, уничтожив? Может быть, навсегда.
Рей не мог так сделать по двум причинам: он спал; ком, пока он спал, ждал парня, коварно улыбаясь и готовясь расти в размерах пропорционально скорости звука.
Он проснулся. Проснулся измученным, как будто после пяти футбольных матчей подряд. На поле, находящемся около вулкана. На необитаемом острове. На другой планете. Надеюсь, вы поняли, насколько он был измученным.
Но общее физическое состояние его было уже значительно лучше. Что касается тела, так сон точно лечит. Спина и ноги уже не болели, роза, пышным цветом цветущая внутри его, постепенно убирала шипы, превращаясь в воздух. Ему потребовалось еще около часа, чтобы окончательно прийти в стабильное состояние, понять, где он, в чем он и что с ним.
А что с ним случилось? И снова по кругу: вспышки, девочка, взрыв, кровь, «скорая помощь», реанимация, Софа…
Он попытался кого-то позвать, но вышло что-то нечленораздельное. Никто, как оказалось, не услышал. Тогда парень, рассчитывая найти хоть что-нибудь, способное ему помочь, оглядел комнату. Ничего ровным счетом не изменилось.
На тумбочке, мирно стоявшей около кровати, была небольшая красная кнопка, располагающаяся таким образом, что, будь вы даже в предсмертной агонии, смогли бы дотянуться до нее, и, возможно, вас бы спасли. Очень жаль, что в реальной жизни, не больничной, нет такой кнопки экстренного спасения.
Нажав на эту кнопку, он увидел, как в тот раз, красное свечение за дверью в коридоре. Буквально через минуту в палату стремительно вошел врач, взрослый, слегка полноватый, седой мужчина лет пятидесяти; Рей не заметил, но у него были очень добрые и умные глаза.
– Вы в порядке? – как-то удивленно, и, кажется, с некой досадой спросил врач.
– Не сказал бы, что в полном, но уже более-менее.
Врач на секунду вышел, позвал кого-то и вернулся.
– Итак, меня зовут мистер Крайлес. Я ваш лечащий врач, сейчас придет сестра и мы с вами поговорим. Вы можете со мной разговаривать?
– Ну, думаю, что да, – голова Рея все еще гудела, в висках, как будто маленький настырный рабочий пытался просверлить голову и выбраться наружу.
Вскоре пришла сестра, и начался стандартный опрос больного: как себя чувствует, что беспокоит, удобно ли ему, не кружится ли голова и прочее.
Так они проговорили минуты три, после чего в голове Рея что-то прогремело – гром, наконец разорвавший все паутины внутри его.
– Скажите, девушка, Софа, русые волосы, глаза красивые, она должна была быть тоже здесь. Она ведь тогда… при взрыве…
Вы стоите на берегу моря. Стоите и никого не трогаете, перед вами морская гладь, тихая и непоколебимая, и тут просто из ниоткуда появляется огромная волна, секунда, и вы уже под водой, не дающей даже в последний раз взглянуть на небо или глотнуть воздуха. Это паника. Это страх.
Страх тоже был в этой комнате. Девушка с курчавыми волосами, темно-фиолетового, почти черного цвета, медленно шагала по комнате, распространяя холод и ужас. Острые пальцы царапали стены, не оставляя повреждений, но издавая ужасный звук, который мог слышать только тот, на кого она смотрела своими безумными темными глазами.
Снова эти бесконечные хлопки, оглушающие крики, последние в чьих-то жизнях стоны.
– Вы меня слышите, скажите, вы слышите?! – мистер Крайслер стал громче говорить, даже почти кричал, пытаясь достучаться до остатков сознания Рея.
Нет, он не сошел с ума. Парень все слышал, но не воспринимал, как будто ему на ухо кто-то что-то кричал, но и совсем не ему. И постепенно, непроизвольно борясь с этим мерзким чувством, он успокоился. Сердце перестало отыгрывать «Полет шмеля», а руки, так предательски трясущиеся минуту назад, успокоились.
– Слышу, наверное, – но Рей по-прежнему не мог собраться, как будто самые тяжелые на свете цепи сковали его рассудок, не давая пуститься на свободу.
– Вам нужно еще отдохнуть.
– Да не хочу я отдыхать.
Теперь вы уже не перед морем, а на американских горках, мастерки меняющих высоту и скорость полета. Примерно так же вело себя состояние Рея: то впадало в Марианскую впадину, то, решая что-то поменять, за секунду взлетало на вершину Олимпа.
В палату вошла Амалия. Темные круги под глазами, нерасчесанные волосы, мятая одежда – все говорило об ее болезненном состоянии. Рей сразу понял, что мама очень долго плакала и, видимо, ни разу за последние две недели не улыбалась.
На улице погода стояла соответствующая: то самое время, когда летом солнце и жара уступают трон дождям и ветрам, было сейчас на дворе. Макушки деревьев раскачивало из стороны в сторону, хаотично разлетались лепестки цветов, чаек и других птиц не было видно. Надвигался шторм.
– У него посттравматический синдром,– сказал Крайлес, повернувшись к женщине.
– Это очень серьезно? – Миссис Трейер спросила без всякого выражения или эмоций. Она и сама прекрасно понимала, насколько серьезно, но тут еще и сказалась усталость и измождённость организма.
– Как повезет, – ответил доктор и движением руки попросил медсестру, ставящую Рею капельницу, удалиться. Подойдя ближе к Амалии, он шепнул ей на ухо: – Если что, мы стоим за дверью. И помните, максимально плавно и, насколько вообще можно, мягко.
Они с медсестрой вышли. Рей, сильно побледневший, откинулся на подушку. Смотрел в потолок, ожидая слов матери.
– Рей, солнышко, как ты?
– Я нормально, просто слегка болит голова, – на самом деле нет, болела не только голова, но еще и что-то внутри. Но какой нормальный ребенок признается родителям в том, что у него болит внутри то, что нельзя потрогать?
– А ты помнишь, что случилось?
– Конечно, помню, – Рей сделал паузу и продолжил:
