— На арестованного? — озадачилась Алита.
— Ну да, на того, который кошелек стащил. А похожим вы его нарисовали. Я сразу узнал.
— Совсем из головы вылетело, — призналась она. — Что за парень? Местный?
— Нет, бродяжка какой-то. Вместо нормального имени кличка навроде кошачьей. Может, и убийство на него спишем?
Али бросила на собеседника укоризненный взгляд и последовала за ним к огороженной решеткой маленькой камере, где на соломенном тюфяке сидел воришка. Еще не мужчина, скорее юнец лет семнадцати, если не моложе. Смуглая кожа не тронута бритвой, выгоревшие на солнце волосы давно не знали расчески, однако длинные и густые, яркий пухлогубый рот. Только взгляд взрослый — пристальный и цепкий. Обшарив глазами подошедшую девушку, он усмехнулся.
— Так вот кто у вас главный. Неожиданно. Что, перевоспитывать будете?
— Боюсь, с этим уже запоздали, — ответила Алита. — Кто ты? Почему занялся воровством вместо того, чтобы подработать?
— А вы бы меня к себе на службу взяли? — хихикнул арестованный. — Все горазды других поучать, вот только влезать в чужую шкуру никто не захочет. В мою уж точно.
— Как тебя зовут? Откуда ты? Из Телла?
— Перекантовался там одно время, но не понравилось. Все территории уже поделены, ни украсть, ни милостыню попросить — сразу изобьют. Меня звать Мику.
Кличка, как выразился сослуживец, парню хорошо подходила, но являлась ли она именем, фамилией или выдуманным прозвищем, Али уточнять не стала.
— Вот и подался дальше, где потеплее. Тут хорошо. Отдыхающих много, те еще растяпы, — простодушно сообщил он. — Вот не повезло, на местную нарвался. А она тут же к вам порысила жаловаться, хоть и стибрил-то сущие гроши.
— А может быть, его того… выпороть? — не без затаенной кровожадности предложил Витир Шору.
— Крепче, чем у столичных, у вас не получится, — с нарочитой беззаботностью прокомментировал сидящий за решеткой.
— Значит, ты бездомный, и где же ты ночевал? — спросила Алита.
— Когда где. Я ж тут недавно совсем. Все искал, куда бы прибиться, чтоб не гнали.
— Недавнюю ночь, когда разыгрался сильный шторм, помнишь? Где ты находился? Ничего подозрительного не видел?
— А, ту самую, когда прикончили девушку? Будете мне еще твердить, якобы здесь место спокойное, что твое болото! Где ж видано, чтоб не служанок или иных каких простых девок убивали, а настоящую альдовскую дочку?
— Убивать нельзя никого, — нахмурилась Али. — И ты не ответил. Только не вздумай соврать!
— Да откуда же мне знать, что подозрительное, а что нет? Если человек шагает по улице или садится в карету, что это значит? Скажите!
— Зависит от того, в какую сторону он идет либо едет. И с кем. И когда.
— Вот оно как. Что ж, тогда я, кажется, знаю, чем с вами поделиться… — протянул собеседник, прищурив темные глаза. — Давайте тогда условимся — я рассказываю, что видел, а вы меня кормите и отпускаете!
— Так не пойдет, — тут же произнесла Алита. — Сначала ты обедаешь и рассказываешь, а потом, если в сказанном отыщется что-нибудь полезное для следствия по делу, я тебя отпущу. Но из Бранстейна ты уйдешь.
— И куда же?
— Я подумаю. Захотел бы работать, может, и помогла бы тебе что-нибудь подыскать. А ты ведь…
— Ну да, знаю я, что вы сейчас скажете! Бродяга безнадежная, рвань подзаборная! Когда такие, как вы, мимо проходят, подол платья вечно придерживают, чтобы об меня не запачкался! А я всего лишь попрошайничаю и ворую! Все лучше, чем продавать себя или сестру!
— У тебя есть сестра?
— Была. Теперь уж и не знаю, жива или нет. Осталась в работном доме.
[6]
— Помнишь, где он находится?
— Еще бы запамятовал! Насилу ноги оттуда унес! А она не захотела бежать со мной, сказала, что слишком устала от скитальческой жизни, вот и…
— Я помогу твоей сестре. А ты помоги мне и, пожалуйста, не обманывай. Где тут можно купить провизию?
Витир Шору, к которому адресовался вопрос, с задумчивым удивлением уставился на нее и, помедлив, кивнул.
Спустя некоторое время арестант жадно уминал ватрушку и запивал ее квасом. Алита ждала, пока он закончит с едой, в комнатке, где наконец-то смахнула пыль и даже протерла оконное стекло, которое, конечно, не заблестело, но хотя бы от обрамления паутиной избавилось. Следовало бы и в остальных помещениях конторы прибраться, но не сейчас.
Хотелось поскорее заняться тайником, но Али понимала, что пока не может уйти. Надо поговорить с Мику, который мог что-то видеть, а еще дождаться мать Эгвуда Тирна и сопоставить ее слова с тем, что сказал он сам. Вторым пунктом пришлось заняться прежде первого.
Ильмиана Тирн, в девичестве Нодор, выглядела куда более привлекательно, чем ее брат и сын. Стройная, несмотря на возраст, черноволосая женщина с будто выточенными скульптором чертами лица и твердым спокойным взглядом. Казалось, она уже преодолела собственные тревоги и приготовилась бороться до конца.
— Мой сын Эгвуд слаб здоровьем, — решительно проговорила она, окинув Алиту внимательным взглядом. — В молодости мне хотелось иметь много детей, однако судьба распорядилась иначе — мой супруг умер, когда наш единственный сын еще не научился ходить. Всем желающим стать моим вторым мужем я отказывала, потому что не хотела, чтобы Эгвуд рос с отчимом. Может быть, зря. Возможно, в ином случае он стал бы сильнее… не телом, так духом…
— Расскажите мне про ту ночь, альда Тирн, — попросила собеседницу Али.
— Эгвуд пребывал в ужасном настроении. Наверняка из-за той девушки, которую убили. Сын втемяшил себе в голову, что однажды женится на ней, и мой брат его поддерживал. Однако пока просить ее руки было еще рано, ведь она даже выезжать официально не начала, понимаете? Я попыталась ему объяснить, но он заявил, будто на старшую дочь Лекутов уже претендует другой. Что я могла сказать в ответ? Каждой любящей матери ее ребенок должен казаться самым красивым, но, если научиться смотреть на него беспристрастно, представить себе, каким видит его какая-нибудь беззаботная молодая особа, которой однажды тоже придется качать колыбель..
— И что вы ему посоветовали?
— Ждать. Положиться на судьбу. Его это не устраивало.
— А дальше?
— Затем у него случился очередной приступ давнишнего недуга. Его сильно мутило, кружилась голова, звенело в ушах. Он даже на ноги встать не мог, только лежал и постанывал, а я сидела рядом и прикладывала к его лбу мокрый платок. Не выдержав, решилась послать слугу за медиком, но тот вернулся и сказал, будто не достучался. Я отругала его за то, что не пошел к другому, однако тут Эгвуду стало чуть легче, и он наконец-то заснул, даже не пробудился, когда я перестилала ему постель.
