Поначалу я отвечала: «У нас еще будет масса времени, чтобы завести детей, Мэри. Мы же только поженились!» Позднее я делала вид, будто всецело поглощена загрузкой посудомойки и не слышу ее вопроса, – и она перестала меня об этом спрашивать. Думаю, она догадалась, что проблема тут у Глена. В то время я была с ней даже ближе, нежели с собственной матерью, и она знала, что, будь вопрос во мне, я бы ей об этом сказала. Я никогда не говорила ей причину, но, похоже, она и сама сообразила, и Глен стал обвинять в этом меня.
– Это никого больше не касается, кроме нас с тобой, Джинни, – возмущался он.
Мало-помалу наши воскресные обеды стали сходить на нет, поскольку Глен с его папашей не могли друг друга переносить под одной крышей.
Его отец как-то узнал о нашей проблеме бесплодия и однажды, когда мы приехали к ним на Рождество – вскоре после того, как нам сообщил об этом врач, – выдал такую шутку:
– Во, гляди-ка, – сказал он, выудив из вазы с фруктами мандарин, – прям как ты, Глен. Совсем без семян.
Джордж вообще был грубияном, но тут даже он сам понял, что зашел слишком далеко. Никто ему ничего не ответил, и это воцарившееся в комнате молчание было ужасным. Никто не знал, что тут можно сказать, и все молча уставились в телевизор, просматривая «Достойную улицу»
[16]. Якобы ничего не произошло. Однако Глен побелел тогда как полотно. Он молча сел, а я даже не решалась его коснуться. «Без семян…»
В машине по пути домой он сказал, что никогда не простит этого своему отцу. И действительно не простил. Больше мы с ним к этой теме не возвращались.
Я отчаянно хотела ребенка, однако Глен не желал обсуждать ни эту «нашу с ним проблему», ни то, чтобы кого-либо усыновить. Он полностью ушел в себя, а я осталась с этим одна. Двое чужих в одном доме.
На наших воскресных ланчах Глен перестал рисовать на запотевших окнах, а просто открывал заднюю дверь, выпуская из кухни пар. И все начали расходиться раньше и раньше, а потом мы все стали придумывать какие-то предлоги, чтобы не встречаться. «Мэри, мы в эти выходные так заняты! Вы не против, если мы отложим наш обед на будущее воскресенье?» А потом стали откладывать на «через месяц», и постепенно наши семейные обеды свелись лишь к празднованию дней рождения и Рождества.
Если бы мы обзавелись детьми, у них были бы и бабушки, и дедушки. Все у нас было бы иначе. Между тем напряжение от того, что приходилось все время что-то изображать перед родителями, сделалось невыносимым. У них словно не было иных развлечений – существовали только мы. И это пристальное внимание к нашей жизни Глен воспринимал чересчур остро.
– Они хотят вмешиваться буквально во все! – возмутился он после одного из обедов, когда Мэри с моей матерью решили, что мне было бы лучше приобрести новую плиту.
– Они всего лишь хотят нам помочь, милый, – с легкостью отмахнулась я, хотя и видела, как в голове его словно сгущаются мрачные тучи. Весь остаток дня Глен оставался молчалив, предаваясь каким-то собственным мыслям.
Он не всегда, конечно, был таким. Но теперь стал вдруг на все обижаться. Какие-то совсем смешные мелочи: то продавец в газетном киоске неосторожно брякнул, как продул «Арсенал», то какой-то малыш в автобусе скорчил ему рожицу, – могли расстроить Глена аж на несколько дней. Я поначалу старалась как-то развеселить его, отвлечь, но все эти усилия только выматывали меня понапрасну, и я перестала приставать, предоставив мужу возможность самому справляться с этим состоянием.
У меня со временем даже появилось подозрение: уж не специально ли он выискивает поводы для огорчения и обид? Те люди, с которыми он у себя в банке всегда с удовольствием работал бок о бок, вдруг стали его раздражать, и он, возвращаясь домой, на них частенько жаловался. Я понимала, что он сам себя на что-то растравливает – возможно даже, на скандал, – и пыталась разговорить его, вывести из этого настроения. В прежние времена подобное, наверно, было мне под силу – когда мы были с ним моложе, ближе, – но теперь все переменилось.
Одна из дамочек у меня в салоне как-то обмолвилась: «Все браки после «искренне, безумно, сильно»
[17] слегка угомоняются». Но было ли у нас это самое «угомоняются»? Было ли вообще чему угомоняться?
Подозреваю, именно тогда Глен начал все чаще уходить наверх к своему компьютеру, тем самым полностью отгораживаясь от меня. Предпочитая мне эту свою причуду.
Глава 17
Воскресенье, 8 апреля 2007 года
Следователь
Ребята-криминалисты в Саутгемптоне разобрали и тщательно, дюйм за дюймом, обследовали фургончик Тейлора, равно как и его рабочую униформу, и доставленную из дома обувь, изучили его отпечатки пальцев, мазки слюны, образцы, взятые из-под ногтей, а также с его гениталий и волос. Другие эксперты старательно копались в постыдной подноготной его компьютера.
В общем, прорабатывали Тейлора со всех сторон. Инспектор же решил попытать удачу с его супругой.
И вот однажды утром, в Светлое воскресенье, подзаправившись завтраком в отеле Premier Inn, что в Южном Лондоне, Спаркс с Мэттьюсом ровно в восемь утра постучались в дом Тейлоров.
Дверь отворила Джин Тейлор, наспех накинувшая на плечи пальто.
– О боже, – выдохнула она, увидев Боба Спаркса. – Что-то с Гленом? Адвокат его сказал, что уже сегодня все будет улажено и он сможет вернуться домой.
– Нет, это не совсем так, – осторожно сказал Спаркс. – Мне бы надо побеседовать с вами, миссис Тейлор. И, наверно, лучше сделать это здесь, а не в участке.
При упоминании полицейского участка у Джин Тейлор расширились глаза. Она шагнула назад, пропуская в дом следователей, пока их не заметили соседи, и устало стряхнула пальто с плеч.
– Вам бы лучше войти, – пробормотала она и повела полицейских в гостиную.
Там женщина неудобно пристроилась на подлокотнике дивана. Вид у нее был усталый и измотанный. От общего изнуренного состояния прежняя прическа распрямилась и обвисла, и в голосе послышалась скрипучая хрипота, когда хозяйка предложила гостям сесть.
– Я же еще вчера ответила на все вопросы полицейских. Это ошибка.
Она была крайне взволнована, без конца вскакивала с дивана и садилась назад, чувствуя себя потерянной в собственной гостиной.
– Послушайте, мне надо идти к родителям. Я всегда по воскресеньям хожу делать маме укладку. Я не могу ее подвести, – стала объяснять она. – Я ничего не говорила им о Глене…
– Может быть, вам лучше позвонить им и сказать, что вам нездоровится, миссис Тейлор? – предложил Спаркс. – Нам действительно надо с вами кое о чем переговорить.
