Спустя пару часов Глен Тейлор был освобожден и вышел из полицейского участка, названивая кому-то по мобильнику. Боб Спаркс с неприязнью следил за ним из коридорного окна.
– Ты там не слишком-то расслабляйся дома. Мы к тебе еще вернемся, – пообещал он удаляющемуся силуэту Тейлора.
На следующий день Тейлор – как доложила группа, назначенная круглосуточно за ним следить, – вновь явился на работу.
Спарксу было любопытно, какой из всего этого вывод сделает его начальник.
– Держу пари, до конца месяца его оттуда турнут, – сказал он Мэттьюсу. – И это хорошо. Если он станет день-деньской слоняться по дому, у него будет время, чтобы совершить какую-нибудь промашку. Его точно потянет попроказничать.
Следователи переглянулись.
– А не звякнуть ли нам Алану Джонстоуну? Дескать, хотим их снова навестить – еще разок посмотреть путевые листы Тейлора. Может, это подтолкнет начальника в нужном направлении?
Мистер Джонстоун пригласил их к себе в кабинет, быстро убрал с потертых офисных стульев стопки документов.
– Приветствую, инспектор. Опять к нам? Глен сказал, что все, с ним связанное, благополучно прояснилось.
Детективы же принялись вновь сосредоточенно изучать путевую документацию, всякий раз отмечая у себя совершенный фургоном пробег. Джонстоун все это время беспокойно переминался рядом.
– Ваши? – Спаркс поднял со стола фотографию с двумя крохотными мальчуганами в футбольных майках. – Чудные детишки!
Сказанное словно повисло намеком в воздухе, и Джонстоун торопливо забрал у инспектора фото.
– До встречи, – бодро попрощался с ним Мэттьюс.
Не прошло и недели, как Глена Тейлора попросили уйти. И Алан Джонстоун не преминул отзвониться Спарксу, чтобы об этом сообщить:
– Вся эта история, знаете ли, нервировала других водителей. У многих из них есть дети. Когда я Глена рассчитал, он не стал устраивать скандалов – просто пожал плечами и освободил шкафчик.
Когда инспектор повесил трубку, Мэттьюс довольно ухмыльнулся:
– Ну что, теперь посмотрим, что он будет делать дальше.
Глава 19
Суббота, 21 апреля 2007 года
Вдова
После того как Глена отпустили, его матушка с отцом заехали к нам в первый же уик-энд. Мы не сразу их заметили, и родителям пришлось некоторое время постоять под дверью, отмахиваясь от газетчиков, которые пытались их сфотографировать и разговорить. Когда я открыла дверь, Джордж в бешенстве честил репортеров, а Мэри была в слезах. Приобняв, я втянула ее в прихожую, а затем повела в кухню. Джордж с Гленом тем временем отправились в гостиную.
На кухне мы сели с ней за стол, и Мэри снова расплакалась:
– Да что ж это такое происходит, Джин? Как вообще кто-то мог подумать, что мой Глен способен на такие вещи? Он никак не мог совершить подобной гнусности. Он таким чудесным был у меня мальчиком! Таким милым, таким умницей!
Я пыталась успокоить ее, что-то объяснить, но она без конца меня перебивала, снова и снова твердя: «Мой Глен не мог…» Наконец, чтобы чем-то себя занять, я заварила чаю, налила ей чашечку и понесла поднос мужчинам в гостиную.
Там царила жуткая атмосфера. Джордж с побагровевшим лицом стоял у камина, нехорошо уставившись на Глена, а тот сидел в кресле, уткнувши взгляд в ладони.
– Как поживаете, Джордж? – спросила я, передавая ему чай.
– Да я бы в сто раз лучше поживал, если б этот идиот не загремел в полицию! Спасибо, Джин. А теперь у нашей двери топчется пресса, да еще и названивают нам утром, днем и ночью. Приходится даже держать трубку снятой, чтобы обрести хоть чуточку покоя. И у твоей сестры та же история. Просто кошмар какой-то!
Глен ничего не произнес. Возможно, он уже все сказал до того, как я пришла.
Но я не могла этого так оставить.
– Для Глена это тоже сущий кошмар, Джордж, – напомнила я. – Как и для всех нас. Он ничего не совершил, а теперь еще и потерял работу. Несправедливо его в чем-то винить.
Вскоре после этого Мэри с Джорджем ушли.
– Скатертью дорожка, – злобно фыркнул Глен, когда за ними закрылась дверь.
Но ни за что не поверю, что сказал он это от души. Все ж таки это его отец и мать.
За ними нагрянули мои родители. Папе я по телефону посоветовала зайти через двор соседки Лайзы, чтобы их не донимали репортеры, а потом пройти через калитку между нашими садиками. Бедная моя матушка распахнула заднюю дверь и буквально ввалилась в дом, точно за ней собаки гнались.
Вообще, моя мама – очень милый и приятный человек, просто она с трудом справляется даже с самыми вроде бы обыденными вещами. Сесть, например, на нужный автобус, чтобы съездить к доктору, или просто пообщаться с незнакомыми людьми – для нее настоящее испытание. Папа, надо сказать, спокойно к этому относится и не ворчит из-за матушкиных «переполохов», как они оба это называют. Он просто усаживает ее рядом и гладит руку, и говорит с ней тихим ласковым голосом, пока она не почувствует себя лучше. Они по-настоящему любят друг друга – как любили всю жизнь. Меня они тоже очень любят, но маме необходимо, чтобы папа уделял внимание исключительно ей.
– Все ж таки у тебя есть Глен, – не забывает напоминать она.
Когда она, вся бледная, едва дыша, опустилась на стул в кухне, папа тут же подсел к ней поближе и взял за руку.
– Все в порядке, Эвелин, – произнес он.
– Сейчас отойду, Фрэнк.
Когда я однажды завела речь о том, что маме было бы неплохо показаться с этими «переполохами» врачу, отец ответил:
– Твоей маме просто немножко недостает уверенности, Джин.
Так что теперь я, насколько могла, попыталась ее подбодрить:
– Все будет хорошо, мам. Вот сама увидишь, все непременно прояснится. Это какая-то ужасная ошибка. Глен все им уже сообщил – и где он был, и что он делал, – так что в полиции разбираются с этими недоразумением.
Мать посмотрела на меня долгим тяжелым взглядом, точно испытывая.
– Ты в этом уверена, Джин?
Конечно, я была уверена.
После этого мои родители нас уже больше не навещали. Теперь я сама ездила их повидать.
– Твоя матушка не сможет приехать: для нее все это чересчур, – объяснил мне отец по телефону.
Как правило, я каждую неделю делала маме прическу. Еще она любила где-то раз в месяц ходить в парикмахерскую для укладки «на выход», однако после первого задержания Глена выходила она куда-то все реже и реже. Он в этом был не виноват, но иногда я ловила себя на мысли, что не могу к нему испытывать даже просто симпатию.
Как в тот день, когда Глен сообщил мне, что видел мой альбом с фотовырезками. Случилось это спустя пару дней после его освобождения. Он сказал не сразу, выжидал. Я чувствовала, что он на что-то себя настраивает, уж можете мне поверить.
