Легенда стала настоящей памятью и опытом Дреера, как стали его настоящим опытом книжные переживания во время путешествия по «зеркалам», на самом деле изобретенным не Чапеком.
Но глубокого выворота сознания, то бишь, по-теперешнему, сканирования, это бы не выдержало. Оно покажет все. Вплоть до пренатальных ощущений и образов. Все фантазии и даже все сновидения. Правда, расшифровывать весь жизненный опыт почти сорокалетнего Иного пришлось бы много времени.
Дмитрий сэкономит им это время. Если дойдет до сканирования, он прикоснется невидимым символом на нижней стороне языка к другому невидимому символу, нанесенному на твердое небо. Случайно это сделать невозможно, при разговоре и прочих манипуляциях язык так не загибается. Тогда словесника выдернет обратно в библиотеку, и это нельзя будет отследить. Правда, тогда придется распрощаться со всем. С Инквизицией – впрочем, невелика потеря. С матерью – ведь над ней установят наблюдение. Со школой. С Аней, которую точно никогда не восстановят в магических правах.
Дмитрий молча кивнул и пожал плечами.
Почти неприметная входная дверь в допросную вдруг распахнулась. Хозяйской походкой вошел сам Кармадон – Совиная Голова, один из Великих Инквизиторов.
– Довольно, Константин, – с ходу бросил тот.
Дмитрий не видел Кармадона уже много лет, хотя не так давно и разговаривал с ним по телефону. Дункель имел привычку ко всем коллегам, даже к таким же Великим, обращаться на «ты». А вот к низшему персоналу, словно подчеркивая дистанцию, урожденный Людвиг Иероним Мария Кюхбауэр обращался исключительно на «вы».
– Твое предложение отклонят в любом случае. – Совиная Голова остановился и посмотрел на Стригаля. – В голове наставника Дреера слишком много всего такого, что не следует знать никому. В том числе и самому наставнику Дрееру. – Кармадон взглянул на Дмитрия. – Потому мы и не проводили никаких мероприятий после его длительного… пребывания в Сумраке. А кроме того, он пригодится для нашего расследования в ближайшее время, а не после реабилитации.
Третий взгляд Кармадон адресовал раскрытой двери. Там показался молчаливый квадратный Инквизитор со стулом в руках. Стул он поставил рядом с Дункелем и тут же удалился, плотно затворив за собой дверь.
Дмитрий сейчас был уверен, что и за односторонним зеркалом никто не стоит и не слушает.
Совиная Голова небрежно пододвинул стул и уселся вполоборота к столу, моментально превратив допрос в совещание, а себя – в председателя.
– Похоже, есть еще одно открытое дело, которое имеет отношение к твоему, Константин, – сказал Кармадон. – До недавнего времени его вел наш русский куратор Максим, но после того, что случилось с тобой… Думаю, они могут объединиться в одно. Если, конечно, подтвердится версия.
В руках Кармадона сама собой появилась картонная папка. Не очень пухлая.
Как делается этот фокус, Дмитрий не знал. Инквизиция вообще не переставала его удивлять, хотя пора бы уже было привыкнуть. До какого-то предела это была просто некая режимная контора. Офисы, секретари, старомодные курсы обучения с лекторами, меловыми досками и деревянными партами амфитеатром. Правда, еще с полигонами и сдачей нешуточных нормативов по физподготовке и стрельбе. Кое-что было совсем уже архаичным, вроде фехтования на рапирах или каллиграфии.
Инквизиторы, как обыкновенные служащие бюрократического аппарата, вели бесконечное делопроизводство, ездили в скучные командировки и нескучные отпуска, травили похабные анекдоты, сплетничали, пили кофе, дружили, заводили романчики и даже иногда женились, как Майлгун с Ивой. На первый взгляд это был самый что ни на есть Дозор над остальными Дозорами. Только официальная форма странноватая, да почти все – не личное, а служебное: жилье, машины, телефоны, планшеты. Собственные дома и квартиры, говорят, могли себе позволить только Высшие. Хотя жалованье платилось, как ни странно, золотом и серебром, хранившимся в человеческом банке, причем даже не в Швейцарии. Тратить эти слитки было почти не на что.
Порой, конечно, Инквизиторы гибли. Получали ранения. Но то были оперативники или штурмовики. Рядовой состав мог пострадать лишь в том случае, если бы началась война между Светлыми и Темными.
Но это все было лишь преддверием. А вот что творится за дверями, никто сказать бы не мог. Каждый в Инквизиции выполнял только собственные, четко очерченные функции и понятия не имел, что делается буквально через стенку. Те, кто по долгу службы перемещался между кабинетами и отделами, получали болезненную печать «Карающего Огня». Можно было не сомневаться – каждая двусмысленная и пошлая шуточка, прозвучавшая в курительной комнате, не просто известна наверху, а разрешена. И никто ничего не знал про верхи – как они устроены, кто туда входит, какие именно задачи там решаются. Известны были только те Великие Инквизиторы, кто снисходил до общения с рядовыми служащими Бюро в силу каких-то соображений. Не приходилось сомневаться, были и те, о ком знали только эти самые Великие.
А еще обыкновенные человеческие и социальные роли здесь тоже имели свои пределы. Это была идеальная антиутопия, что появилась задолго до рождения ордена иезуитов, большинства тоталитарных сект и Оруэлла с Хаксли. Твой друг по инквизиторским курсам мог спасти тебе жизнь на задании – а потом без колебаний применить к тебе же пытки или развоплотить. Или при необходимости брать в заложники твоих родных.
Интересы Договора все оправдывали.
Потому Стригаль и намеревался обречь Дреера на годовое хождение под себя, а сам при этом испытывал муки совести. Он не был плохим человеком. Он был честным Инквизитором.
У Кармадона же человеческой осталась, похоже, только оболочка, причем еще до перехода из Темных в Серые.
– Совсем недавно, летом, в России случился прецедент… – Дункель раскрыл папку.
На стол выпали узорчатые разноцветные карточки с инвентарными номерами в уголке – на такие привешивались слепки ауры.
Дмитрий переглянулся со Стригалем и подумал, что в России лета не обходится без прецедентов. Но вслух никто ничего говорить не стал.
– Дневной Дозор города Рязань, – Совиная Голова выговорил: «Small town Ryazan», – выловил любопытного малыша. Аура неопределенная. Посмотри, Константин.
Стригаль взял в руки одну карточку, замер на секунду, положил обратно. Дрееру не предложили.
– Мальчик оказался, к сожалению, ненормальным. В мои времена таких называли блаженными. Сейчас экспертное заключение – аутизм. Инициации не подлежит.
Кармадон вытащил бумагу, к которой были приклеены фотографии.
– Этот малыш едва не убил двоих патрульных, – без тени эмоций сообщил Дункель. – Но лучше бы убил.
Стригаль перевел внимательный взгляд с фото на Великого и молча слушал.
– Он поменял им цвет ауры. Сделал из Темных Светлыми.
– Потенциал? – осведомился Стригаль.
– Определи сам. Попробуй.
Бывший глава Школьного Надзора вновь поднял со стола карточку. Дмитрий вслед за ним посмотрел через Сумрак. Неопределенный радужный сгусток рваными сполохами струился над темным прямоугольником, не в силах оторваться, будто его приделали степлером.
