Отрицать она тоже не стала.
– Полагаю, вы интересуетесь на каком-то основании?
– Вы правы.
– Мы выписали одного мальчика. Цыганенок. Оборотень. Попал к нам, потому что не мог контролировать свои трансформации. Вы знаете, с такими обычно не церемонятся, но ему всего десять лет.
Дмитрий вспомнил историю, рассказанную Майлгуном.
– Но раз вы его выписали…
– Он полностью излечился.
– Что, теперь себя контролирует?
– Нет. Перестал быть оборотнем. Дневной Дозор по месту жительства потребовал компенсации, но Инквизиция отказала. Мальчику даже инвалидность не дали, вы знаете, какое здоровье у волкулаков.
– Да уж, на них все подряд заживает.
– Сейчас здоровье стало человеческим. Но, думаю, он познакомится с болезнями только в глубокой старости, если ничем не злоупотребит.
– Как вы, кстати, это провели по документам?
– Как спонтанную ремиссию. У него была наложена блокирующая печать. Но поскольку эмоциональная сфера ребенка всегда в динамике, реакция на длительную изоляцию от Сумрака вылилась в замыкание ауры. – Она чуть улыбнулась. – Видите, мы не все можем исцелить, но зато все можем обосновать.
– Этот паренек контактировал с Маугли?
– Другие дети его вообще-то сторонятся, но совсем их не изолируешь. Да, контактировал, видимо, пытался оттолкнуть или еще что. Маугли схватил его за руку.
– Укусил? – вырвалось у Дмитрия.
– Нет, подержал и засмеялся. Медбрат их немедленно разнял. Мы даже не сразу поняли, что случилось. Только на следующий день, при обходе. Мальчик к тому же плохо спал по ночам, а тут всю ночь сопел, не вставал.
Дрееру не надо было переспрашивать, какой из мальчиков имелся в виду.
– А к Маугли дети, надо полагать, вообще с тех пор не подходят?
– Стараются держаться подальше.
– Где он сейчас?
– В игровой комнате.
– Вы нас проводите?
* * *
Пока шли в игровую, Дмитрий еще раз посмотрел на хитрую яровскую вязь заклинаний в коридорах и на лестнице. И вспомнил про вопрос, который его волновал еще до выезда, но за всеми событиями как-то пропал из виду.
– Скажите, Варвара Владимировна, печати наложены всем детям?
– Всем, кроме Маугли. У меня есть предписание российского офиса Бюро, если вы об этом.
– Нет, о другом. Часто ли у вас другие… выписываются?
– Практически никогда. Тот случай – единственный. Как правило, таким детям нельзя помочь. Возможно лишь некоторое улучшение. А идти им некуда.
– Но почему их не могут вылечить целители?
Дмитрий подумал о Майлгуне. Кроме самого наставника Дреера, в Инквизиции не держали слабых волшебников. Слабых целителей – тоже.
– А вы знаете, насколько до сих пор изучен человеческий мозг?
– Нет. – Словесник даже остановился.
– На два процента. Даже во взрослой психиатрии еще очень много непонятного, а в детской мы имеем только крупицы. Чтобы излечить что-то – это нужно знать.
– На Востоке, я слышал, была практика, когда сильный Иной мог сделать из местного дурачка своего ученика – дэвону…
– В Европе такие процедуры запрещены специальным циркуляром. Не мне вам об этом говорить.
Дреер устыдился собственной некомпетентности.
– Сейчас, если Иному выставляется психиатрический диагноз, это автоматически влечет наложение печати.
– Что, и даже разрешения коллегии не требуется? – Дмитрий опять чувствовал себя дилетантом, безнадежно отставшим в договорных вопросах. С другой стороны, все, что касалось их школы, он отслеживал и помнил, а про эту узнал только недавно.
– Стандарт от две тысячи второго года. Тогда еще не было нашего интерната. В девяносто девятом случилась одна неприятная история. Не то чтобы катастрофическая, но нервы всем тогда потрепала изрядно. Кстати, это было в Москве под Новый год. Один слабоумный Иной, уже взрослый, вошел в Сумрак и сбежал из дома. Он был тихий, с вялотекущей шизофренией. Возомнил себя Дедом Морозом. А когда ловили, к нему случайно применили боевое заклинание. Обычного Иного оно бы убило…
Варвара Викторовна сделала паузу, словно не могла подобрать слова.
– А этот что, выжил? – спросил Дреер.
– Не совсем. Физическое тело разрушилось, но в Сумраке остался эмоциональный образ… Тот, кем он себя считал.
– Сумеречный Дед Мороз?
– Да. К счастью, он безобиден
[4]. Но к нашему контингенту нельзя применять летальные заклинания в Сумраке. Дозорные, которые ловили, этого или не знали, или их не успели предупредить. Этот, наверное, до сих пор приносит подарки детям-Иным. А если бы он был Темным, а не Светлым? И посчитал бы себя каким-нибудь воплощением Носферату?
Дреер восстановил в памяти образ дорожного рыцаря.
– Значит, это после того инцидента печать накладывают всем без разбора?
– Предложение три года ходило по Дозорам и Инквизиции, пока не согласовали. Теперь печати накладывают в органах по месту жительства, по заключению целителя. Если наш пациент вдруг умрет, то человеком.
– Хотя бы этого права у них не отнять… – произнес Дмитрий и переглянулся с Анной.
Из-за массивной двери с табличкой «Игровая комната» раздавались веселые детские голоса.
Шагнув в проем, Дмитрий и Анна как будто перенеслись из интерната в некий развлекательный центр. Контраст по сравнению с уютными, но строгими коридорами бросался в глаза. Большая комната наискось делилась на две части – «тихую» и «подвижную». На «тихой» две девочки и мальчик собирали большой, крупнее их самих, конструктор из деталей, похожих на «Лего». В другой половине еще одна рыженькая, коротко остриженная девочка с визгом резвилась в надувном бассейне, вместо воды наполненном разноцветными мячиками. За детьми присматривала полная воспитательница – Светлая шестого уровня.
А потом Дмитрий увидел Маугли. И сразу понял, за что тот получил свое прозвище.
В углу располагался гимнастический уголок. Над выложенными в несколько слоев матами располагалась шведская стенка, кольца и несколько веревок, укрепленных так, что в них почти невозможно было запутаться, но зато крайне увлекательно карабкаться. На одной веревке, тянущейся от шведской стенки, как толстая лиана, уселся мальчик в джинсовом комбинезоне, цепко придерживаясь ручонкой за другой канатик.
– Вот он наш… человеческий детеныш. – С мягкой улыбкой заведующая показала на малыша.
Тот мимолетно взглянул на них, не задержал взгляд и уставился в пространство. Дмитрию показалось, что мальчик чему-то улыбается, но если это и было на самом деле, то сразу же прошло. Малыш снова сделался серьезным.
