Дреер старался читать без выражения. Драматический эффект был ни к чему. К тому же Дмитрий огласил текст в переводе с латыни. Понять оригинал мог бы разве что Артем, окончивший первый медицинский.
Никто из бывших «мертвых поэтов» не курил, но тишина повисла, как плотные клубы табачного дыма в тесной комнате.
– То есть через год-два мы станем как были… в школе? – все же уточнила Маша Данилова и взяла брата за руку.
Словесник кивнул.
– Это еще бабушка надвое сказала, – рыкнул с места Гоша Буреев и уточнил: – Чёртова.
Внешне он разительно отличался внешне от остальных, что в интернате, что сейчас. Выпускник режиссерского факультета ГИТИСа и постановщик уже нашумевшего мюзикла Гоша явился сюда, казалось, со старательских заработков на Севере. Огромная растянутая желтая толстовка с откинутым капюшоном, нечесаные волосы, окладистая борода и раскольничий огненный взгляд из-под страшных бровей – прежняя волкулачья жизнь вроде никуда и не пропадала.
– Не все так просто, – повторил Дмитрий. – Это прорицание готовил целый отдел. А слабых пророков в Инквизиции не держат, так же как и слабых магов… кроме, разве что, меня.
– Тогда я, пожалуй, воздержусь, – подал голос Карен Саркисян.
– От чего, Назон? – весело посмотрел на него Толик. Прозвище Карену придумал именно он, позаимствовав у римского поэта Овидия, когда узнал, что переводится оно не иначе как «нос».
– От апелляции, – также серьезно ответил Карен.
Получив образование юриста, Саркисян неожиданно ушел в ресторанный бизнес. Теперь его небольшое заведение «Мтаншах»
[1] было одним из любимых у столичных Иных. Помнится, во время последнего визита Дреера в Москву Карен учил словесника, что первая гласная в названии произносится так же, как в предлоге, когда русские говорят «со стола».
Дневных и ночных дозорных после дежурства всегда обслуживали бесплатно в отдельном зале. Здесь же неизменно проходили поминальные обеды, если кто-то из Иных погибал.
– Я давно разлюбил сырой бифштекс, – пояснил Карен. – И голову не люблю терять при луне. А ты уже не оценишь мой коньяк, если снова отрастишь клыки.
– Я тоже не хочу, – заговорил Иван Данилов. – Мы с Машкой вообще теперь вегетарианцы. Больше никаких кроликов и крыс!
Наги были отдельной кастой оборотней. Они вполне могли убить человека своим ядом, если тот им чем-то мешал, к примеру, слишком близко подходил к жилищу. Но обычно на людей не охотились.
– Азазелло! – слабым голосом проронил Толик. – Ты покинул друга, променяв на стакан – правда, очень хорошего – коньяку. Но я предпочел бы стать трезвенником…
– Позвольте мне, молодые люди, – раздался невозмутимый голос Доктора.
Про Инквизитора, увлеченного айпадом, все как будто забыли. Дмитрий не проверял, но, возможно, не обошлось без легкого заклятия.
– Перед тем как ваш надзиратель получил бумагу, ее дали мне для… экспертного заключения. Видите ли, Инквизиция – служба очень древняя, и бюрократия складывалась веками. Всякий документ несет на себе груз резолюций – иногда печать новую негде поставить. Так что в обоснованности можете быть уверены.
– Ну и что? – дерзко заявил Клюшкин. – Даже пророчество обратимо при определенных условиях. А это всего лишь предсказание. Вероятность. Большая. Но не стопроцентная.
Он явно бравировал тем, что продолжил свое Иное самообразование, даже не имея способностей.
– Дело в том, уважаемый Анатолий Сергеевич, – Доктор чуть выдержал паузу, и Дмитрий подумал, что тот не поленился выучить ФИО всех его поднадзорных, – что пророки живут в мире людей. Предсказания тоже делаются для мира людей, даже если касаются Иных. А там, где есть люди, речь всегда может идти только о вероятности. Здесь вы абсолютно правы. Но другое дело – Сумрак.
– Попытка не пытка, – высказался брутальный Буреев. – Инициироваться-то, в конце концов, можно и обратно.
– Должен вас разочаровать, Георгий Казимирович. – Доктор опять на секунду замолчал в середине фразы. Этого хватило, чтобы Машка Данилова прыснула – буреевское отчество забавляло их всех еще с интернатовских времен. По экзотичности с ним могло сравниться лишь отчество самого Доктора, но Дмитрий был уверен, что оно фиктивное – Вамп не был русским. – Однажды вы смогли нарушить законы Сумрака, это правда. Но не сами, а с помощью одной молодой особы, которой я здесь не вижу…
– Дмитрий Леонидович, кстати, а почему Аня не приехала? Она вроде как тоже в Москве… – быстро вставил реплику Артем Комаров.
– Проходит по другому ведомству, – пожал плечами Дреер. – С ней и разговор отдельный.
– А на нее тоже есть прорицание?
– Нет. Слушайте Христофора… хм… Варфоломеевича! Что за привычка перебивать?!
– Спасибо, Дмитрий Леонидович. – Доктор хранил невозмутимое добродушие. – Я прибыл сюда немного рассказать вам о себе, молодые люди. Вы уже знаете, что я вампир. Но еще я был охотником на вампиров. Очень и очень давно.
– Разве так можно? – опять не выдержал Комаров.
Стирание инициации освободило его от вампиризма, однако никак не могло повлиять на родителей, от которых Артем и унаследовал свое проклятие. Дреер знал: Комаров неоднократно подавал ходатайства в Инквизицию, чтобы его семье позволили побывать в том месте, где он сам потерял свою Иную сущность. Просьбы неизменно отклонялись. Территория стала запретной для Иных раз и навсегда, переселили даже тех, кто поколениями жил поблизости.
После ординатуры Артем уже стал замглавврача в небольшом частном медицинском центре, проводившем очистку крови и различные анализы. Пользуясь связями с вампирской диаспорой, наверное, он мог бы стать и главным, но предпочитал не высовываться.
– Не одномоментно, Артемий Викторович, не одномоментно. Инициировался я как Светлый. Вошел в Сумрак первый раз от ярости, когда увидел, как вампир-браконьер высасывает мою младшую сестренку. Не самые Светлые чувства, но тогда я продал бы душу, лишь бы не походить на это отродье Тьмы. Сумрак меня услышал. Кстати, вампира я спугнул, и он высосал Марту не до конца. Зато инициировал. Упокаивать ее пришлось мне. Через несколько лет, когда она сорвалась… Впрочем, это дело минувших веков. Я стал профессиональным лекарем и брадобреем, а одновременно охотником на вампиров. Именно я изобрел метод охоты, который и поныне используют Светлые. Тот, когда Иной пьет человеческую кровь и этим обостряет чутье. Поскольку отворением крови тогда лечили почти все подряд, в моем распоряжении она была почти всегда. Я был первым, кто применил метод, еще не зная всех последствий. И зашел слишком далеко. Тогда Сумрак опять откликнулся. Я стал тем, что больше всего ненавидел.
– Почему вы не ушли в Сумрак насовсем? – бестактно спросил Комаров.
– Жил иллюзией, что это можно излечить. Если есть вход, должен быть и выход. От иллюзий пришлось избавляться долго. Когда пересмотрел взгляды, то вступил в Инквизицию. А вампирам начал помогать. Договор есть Договор, и уничтожение вашего – то есть уже нашего – рода было бы геноцидом не лучше любого другого. Моей задачей стало отвратить как можно больше вампиров от питания на людях. Инквизиция поддержала меня, ибо все, что хранит равновесие, – благо. Я инкогнито способствовал развитию гемотрансфузии в Европе, Артемий Викторович. Среди вампиров нашлось немало таких, как моя несчастная сестра, кто был скорее жертвой обстоятельств. Хотя… вы знаете этот парадокс не хуже меня, без согласия донора инициация невозможна. Сумрак дает лишь то, что у него просят, и только если сам этого хочет. Да и кроме всего прочего, я не прекращал эксперименты на себе. Например, многократно вводил инъекции крови оборотней и переживал укусы…
