– Ничего, Джордж не стукнет, – заверил Конь.
Мы хлопнули еще по одной, как добрые приятели, и двое крепышей удалились.
– Выбей чек, Эд, – велел дядя. – Шесть скотчей по пятьдесят, скажем, центов за штуку, да пять порций соды – итого три пятьдесят. – Он положил на стойку пятерку.
– Правильно, – кивнул я. – Не будем в долгу у Джорджа.
Я положил деньги в кассу, выбил чек и вручил дяде полтора доллара сдачи.
Мы вернулись за свой столик и просидели пять минут, дав Кауфману время сообразить, что все благополучно закончилось.
Очередной посетитель попросил пива. Хозяин налил ему и подошел к нам, еще бледноватый малость.
– Богом клянусь, я ничего больше не знаю про этого Хантера. Сказал на дознании все как есть.
Мы молчали. Кауфман вернулся к стойке, налил себе немного виски и выпил, впервые на моей памяти.
Мы посидели до половины девятого и ушли. Кауфман больше не пил, но разбил еще два стакана.
Когда мы зашли в кафе поесть, дядя сказал:
– Молодец, Эд. Не думал, если честно, что ты на такое способен.
– Если честно, я тоже не думал. Мы сегодня еще вернемся туда?
– Нет. Он уже почти готов, но мы подождем до завтра и попробуем по-другому, глядишь, и расколем его.
– Ты уверен, что ему есть что скрывать?
– Он боится, Эд. И на дознании тоже боялся. Кауфман что-то знает, и в любом случае это наш единственный след. Иди-ка ты домой и выспись как следует.
– А ты?
– В одиннадцать часов у меня встреча с Бассетом.
– Я с тобой. Сна у меня ни в одном глазу.
– Оно и понятно. Сегодня ты здорово рисковал. Руки не дрожат?
– Руки нет, но внутри все трепыхается, как желе. И тогда я тоже жуть как боялся. Прислонялся к стойке, чтобы не упасть.
– Да, заснуть ты, пожалуй, сейчас не сумеешь, но до одиннадцати еще пара часов. Чем хочешь заняться?
– Заскочу в «Элвуд пресс», возьму наши с папой платежные чеки за половину недели. Даже больше: три дня – это две трети рабочей недели.
– Кто ж тебе их отдаст вечером?
– Они лежат в столе мастера, и у мастера ночной смены есть ключ. Заодно и папин шкафчик очищу.
– А с работой его смерть никак не может быть связана?
– Вряд ли. Обыкновенная типография, фальшивые деньги там не печатают.
– Все равно гляди в оба. Врагов у него там не было?
– Нет, отца все любили. Особо он ни с кем не дружил, но ладил со всеми. Ближе всего был Банни Уилсон, но потом его в ночную смену перевели. С Джейком, дневным мастером, они тоже были приятели.
– Ясно. С Бассетом я встречаюсь на Гранд-авеню, там же, где мы раньше сидели. Приходи туда к одиннадцати.
– Обязательно.
Типография находилась на Стейт-стрит, ближе к Оук-стрит. Я чувствовал себя странно, идя туда не на работу, в темное время суток. Поднялся по тускло освещенной лестнице на третий этаж, заглянул в наборный цех, где у западной стены стояло шесть линотипов. На том, что ближе к двери, работал Банни, на других – еще трое. Папино место пустовало – не потому, что он умер, просто в ночную работает меньше наборщиков. Я постоял немного на пороге, никем не замеченный, и прошел к столу ночного мастера Рея Метзнера.
– Привет, Эд, – произнес он.
– Привет, – ответил я, и мы оба замолчали, не зная, что говорить. Банни увидел меня и тоже приблизился к нам.
– Когда выйти думаешь, Эд? – поинтересовался он.
– Скоро.
Рей отпер ящик стола и выдал мне чеки, заявив:
– Выглядишь на миллион баксов!
Мне стало неловко: я и забыл, как одет.
– Может, попросишь, чтобы тебя в ночную поставили? – спросил Банни. – Он бы нам тут пригодился, а, Рей?
– А это мысль, – кивнул Метзнер. – У нас и платят побольше. Ты сейчас клавиатуру осваиваешь?
Я кивнул.
– По ночам тебе будет проще тренироваться – пара машин простаивает всегда. Полчаса на учебу мы тебе уж как-нибудь выкроим.
– Я подумаю… может, и попрошусь.
Они считают, что днем я буду больше скучать по папе – мы ведь вместе работали. Может, и так; хорошие они люди.
– Теперь еще шкафчик, и я пойду. У тебя ведь есть универсальный ключ, Рей?
– Конечно. – Он отцепил один ключ от связки.
– До перерыва всего пятнадцать минут, – напомнил Банни. – Я собираюсь в кафе, перехватить кофе с сандвичем. Подождешь меня – сходим вместе.
– Я только что ел, но кофейку с тобой выпью.
– Иди прямо сейчас, Банни, – предложил Метзнер, – я пробью твою карточку. У меня еда с собой, а то бы я тоже пошел.
В шкафчике у папы обнаружились старый свитер, его типографская линейка и чемоданчик. Свитер не стоило брать домой, но выбрасывать я его не хотел и переложил в собственный шкафчик вместе с линейкой. Чемоданчик был заперт – придется подождать до дому и там открыть. Дешевый, картонный, восемнадцать на двенадцать дюймов, он уже стоял здесь, когда я начал работать. Любопытно, что в нем такое? Однажды я спросил папу, а он ответил: «Так, всякий хлам, чтобы не держать дома».
В «обжорке» на углу Стейт-стрит и Оук-стрит Банни съел сандвич и кусок пирога. Мы закурили, и он спросил:
– Не поймали еще того парня?
Я покачал головой.
– Подозревают они кого-нибудь?
Я не сразу вник в смысл вопроса.
– Не маму, если ты это хотел узнать.
– Я совсем не…
– Брось, Банни, как раз это ты и имел в виду. Даю тебе слово, что мама здесь ни при чем.
– Да знаю я… черт, надо же такое ляпнуть. Молчал бы лучше, раз мозгов нет. Понимаешь, я хотел тебя попытать, а получается, что самому придется рассказать кое-что.
– Я слушаю.
– В убийстве мужа всегда сразу подозревают жену, а в убийстве женщины – ее мужа. Не спрашивай почему, так уж у них полагается.
– Может, и теперь заподозрили бы, но тут налицо чистое ограбление.
– Да, однако они и другие версии наверняка отрабатывают, просто на всякий случай. Ну так вот: я знаю, где Мадж находилась с двенадцати до половины второго. Если ей понадобится алиби, могу подтвердить. Я знаю, что это не она.
– Где же ты ее видел?
– В среду у меня выходной, ну я и позвонил вам домой часов в десять, вдруг, думаю, Уолли застану.
– Да, помню. Трубку взял я и сказал тебе, что папа уже ушел.
– Вот, а я тогда начал искать его. Захожу туда-сюда, нигде Уолли нет. Ближе к полуночи завернул в кабак около Гранд-авеню, не помню, как называется, смотрю – Мадж. Решила, говорит, пропустить стаканчик на сон грядущий, пока Уолли не пришел домой.
