– А вот мы скоро и выясним.
Мы пришли в «Вакер», поднялись в дядин номер.
– Стань позади меня, – распорядился он, сев на стул, – и наклонись к трубке, чтобы все слышать – я ее к уху не прижимаю. Слушай и запоминай, ведь память хорошая.
– Ладно. Придумал, что говорить будешь?
– Стану импровизировать по ситуации, смотря что мне ответят.
– А если «алло»?
– Там поглядим.
Номер телефонистке дядя Эм назвал измененным голосом. Я этот голос уже где-то слышал: дядя изображал Мордатого, вспомнив о нем после нашего разговора. Один в один.
В трубке послышались гудки. Опираясь на спинку стула, я склонился как можно ниже. После третьего звонка раздался женский голос:
– Алло!
Интересно, как по одному слову сразу можно понять, что она молодая, красивая и вообще высший класс, во всех смыслах? Сразу нравиться тебе начинает.
– Это кто? – спросил дядя.
– Клэр. Уэнтуорт, три-восемь-четыре-два.
– Привет, детка! Помнишь меня? Это Сэмми. – Дядя говорил как сильно поддавший.
– Какой Сэмми? – Голос заметно похолодел.
– Да ладно, ты же помнишь. Из бара который. Знаю, для звонков поздновато, но я, понимаешь, только что в кости выиграл. Две штуки, прям карман прожигают. Хочу город посмотреть, «Ше Пари», «Медок-клаб», все такое. И чтобы со мной была лучшая в Чике девочка. Шубку даже могу купить, кроличью. Давай такси возьму и заеду…
– Нет, – раздался голос, и в трубке щелкнуло.
– Черт! – воскликнул дядя.
– Ну, попытаться стоило, – сказал я.
– Попытка не засчитывается. Ромео, видимо, из меня никудышный, надо было тебе трубку дать.
– Да ладно, я в женщинах вообще ничего не смыслю.
– Ты в зеркало посмотрись. Можешь получить любую, какую захочешь.
Я засмеялся, но в зеркало над комодом все же взглянул.
– Точно, фингал будет. Чертов Бобби Рейнхарт.
– С ним ты еще романтичнее, – заверил ухмыляющийся дядя Эм. – Даже и не думай сырое мясо к нему прикладывать. Попробуем теперь по-другому.
На сей раз он спросил у диспетчера, по какому адресу зарегистрирован номер три-восемь-четыре-два. Подождал, сказал «да, спасибо», вздохнул и сообщил мне:
– Нет его в справочнике, как я и предполагал.
– И что теперь?
– Зайдем с другого конца. Узнаем, что известно о Гарри Рейнолдсе. Бассет должен знать что-то. Я надеялся, что этот номер позволит нам его обскакать. Завтра попробуем еще пару штучек: скажем, что это радиовикторина – абонент, назвавший столицу Иллинойса и свой адрес, получает сто баксов. Или…
– Я могу достать тебе этот адрес.
– Как? Засекреченные номера не так легко расколоть.
– Невестка Банни Уилсона, жена его брата, работает в телефонной компании. Однажды он узнавал такой адрес для Джейка, нашего мастера. Он и нам поможет, если пообещаем не выдавать невестку.
– Отлично, парень! Как скоро сможем узнать?
– Если найду Банни прямо сейчас, то к полудню. Он поговорит с невесткой до того, как она уйдет на работу, а она ему позвонит, как пойдет обедать, с работы, сам понимаешь, нельзя.
– У Банни есть телефон?
– У хозяйки, жильцам только днем разрешают им пользоваться. Я сам туда подскочу, это на Хэлстед-стрит.
– Он уже вернулся с работы?
– Должен. Если нет, подожду.
– Ладно. Вот тебе десять баксов, их дай Банни для невестки, пусть новую шляпку купит. Я поищу Бассета, узнаю, как там его инквизиторские дела. Хорошо, что мы раскололи Кауфмана, но Бассет, вероятно, и сам уже понял, что забрел не туда.
– Где встречаемся?
– Здесь. Я предупрежу портье, чтобы дал тебе ключ. Ну, беги, а я попробую выяснить по телефону, где сейчас Бассет.
На Гранд-авеню мне повезло поймать ночной трамвай, и я доехал до Хэлстед-стрит в считаные минуты. Свет у Банни не горел – то ли спит, то ли нет его дома, – но я все-таки поднялся к нему: для такого случая и разбудить можно. Банни не открывал, хотя я долго стучал в дверь, не вернулся еще.
Я пристроился ждать его на верхней ступеньке, но вспомнил, что дверь Банни обычно не запирает. Зашел, почитал журнальчик, сварил в четыре часа утра крепкий кофе на его плитке.
Он спотыкался, идя по лестнице – не то чтобы совсем в стельку, просто чуток перебрал. Я влил в Банни две чашки кофе и объяснил, что мне от него нужно.
– Конечно, Эд, конечно, – кивнул Банни. – А десятку себе оставь, она мне еще должна кой за что.
Я сунул деньги ему в карман и велел передать невестке.
– Можешь связаться с ней еще до работы?
– Ясное дело. Ей далеко ездить, встает в половине шестого. Дождусь, звякну ей и поставлю будильник на одиннадцать часов, чтобы до ее звонка уже встать. Звони в любое время после полудня, я буду здесь.
– Отлично, Банни. Спасибо.
– Да ладно тебе. Ты домой?
– Нет, в «Вакер».
– Я пройдусь с тобой немного, а на обратном пути как раз и позвоню ей. Из дежурной аптеки на углу.
Мы пошли по Гранд-авеню, через мост.
– Ты стал какой-то другой, Эд. Что-то в тебе изменилось.
– Может, тебе из-за нового костюма так кажется?
– Нет. Ты будто повзрослел сразу, в общем, ты мне такой нравишься. Тебе бы поехать куда-нибудь, мир посмотреть. Не застревать в колее, как я.
– Ты тоже не сильно застрял. Скоро у тебя будет своя типография.
– Вряд ли, Эд, очень уж это дорого. Немного-то я скопил… если бы не пить, больше бы получилось. Мне уже сорок лет, а еще и половины не собрано. С такими темпами я до старости копить буду. – Банни невесело усмехнулся. – Иногда я думаю взять да и поставить все свои сбережения на кон там, где ставки не ограничены, например, в блэкджеке. Либо выиграю, либо ни с чем останусь. Между ничем и половиной требуемого разница небольшая, может, и лучше, когда у тебя совсем ничего.
– Что ж тут хорошего?
– Не беспокоишься больше, вот что. Не дергаешься каждый раз, как платишь четвертак за виски или никель за пиво. Не чувствуешь себя как тот парень из анекдота, который не прочь отправиться в ад, только денег на билет жаль.
Вскоре Банни признался:
– Я сам виноват, Эд. Воли у меня маловато. Человек может получить почти все, что хочет, если готов чем-то жертвовать. С моими заработками, да без семьи, я бы запросто мог откладывать тридцать баксов в неделю. Давно бы нужную сумму набрал, так ведь нет: хочется еще и удовольствия получать от жизни. А коль получаешь, так и не ной тогда.
