При виде Клэр дядя слегка поднял брови и сложил губы, как для свиста. Нормальная мужская реакция. Потом увидел Голландца и сморщился.
– Зря я кран не пригнал. Крови нет, уже хорошо. Что ты с ним сделал, напугал до смерти?
– Я бы сказал, все было наоборот. Познакомься, дядя Эм, это Клэр.
Он пожал ей руку.
– Очень приятно даже в таких обстоятельствах.
– Спасибо, Эм. Мартини? – Клэр достала третий стакан.
– Ничего, – сказал я, угадывая дядины мысли. – Я выпил два наперстка зеленых чернил когда-то и ржаной виски в баре, где-то в прошлом году.
Клэр налила нам. Вкус мне понравился.
– Много ты рассказал девушке, Эд? – поинтересовался дядя.
– Достаточно. Клэр за нас.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Я тоже надеюсь.
– Ладно. С подробным отчетом можно подождать до утра.
– До утра еще дожить надо, – заметил я.
– Верно. Как по-твоему, сдюжим мы вдвоем с твоим пьяным другом?
– Попробуем.
– Такси стоит в переулке у черного хода, только он заперт, я к вам пришел с парадного. Нет ли у вас ключа, Клэр?
– Дверь там открывается изнутри. Заложим в нее картонку и вернемся тем же путем. Лифт стоит на первом этаже. Сейчас спущусь и попробую поднять его на четвертый.
– Не надо. Лифт штука шумная, тем более грузовой, которым ночью не пользуются. Мы снесем Голландца по лестнице, а вы идите впереди, чтобы ни на кого не нарваться. Если увидите кого-нибудь, заговорите с ним. Мы услышим ваш голос и остановимся.
Дядя взял Голландца за плечи, я за ноги – он был слишком тяжелый, чтобы волочить его под руки, будто пьяного.
Коридор, лестница. Не хотел бы я работать так на постоянной основе. Дверь внизу открылась легко, как и сказала Клэр. В переулке никого не было. Мы затолкали Голландца на пол между задним и передним сиденьями, укрыв его одеялом, которое Клэр захватила с собой.
Мы с дядей вытерли пот. Он сел за руль, мы с Клэр – сзади.
– Есть идеи относительно того, где уложить его на покой? – спросил Эм.
– Переулок между Фрэнклин и Орлеан? Хотя нет, ему там не место.
– Я знаю дом на Дивижн, где он жил раньше, – произнесла Клэр. – Можно там, на задах.
– Умница, – похвалил дядя. – Никто и не подумает, что его специально привезли туда из «Милана-тауэрс».
Мы выбрались на Фэрбенкс, свернули по Эри на бульвар, доехали в потоке транспорта до Дивижн. Через десять минут мы избавились от Голландца и покатили обратно.
Разговаривать мы начали, лишь когда снова влились в движение на бульваре. Башенные часы пробили два. Я обнимал одной рукой Клэр.
– Револьвер еще у тебя, парень? – спросил дядя.
– Да.
Он опять припарковался у черного хода.
– Дайте мне ствол и ключ, я пойду проверю квартиру – вдруг еще каких-нибудь гостей принесло.
Я хотел пойти с ним, но он не позволил. Было очень тихо.
– Поцелуй меня, Эд, – попросила Клэр и добавила: – Сяду в поезд прямо с утра, боюсь здесь одна. Проводишь меня?
– Чикаго большой – могла бы просто переехать куда-нибудь, пока все не закончится.
– Нет, Эд. Адрес в Индианаполисе я тебе не скажу, а ты обещай, что не станешь меня искать. Завтра мы распрощаемся навсегда.
Я не спорил, понимая, что она права.
– Вылезайте! – скомандовал дядя, открыв нашу дверцу. – Вот вам револьвер, вот вам ключ. От ствола, Эд, избавься еще до прихода в «Вакер». Кто знает, в каких делах он замазан? И отпечатки свои сотри.
– Я не совсем дурак, дядя Эм.
– Когда увидимся, в полдень?
– Да, наверное.
– Выпить не подниметесь, Эм? – спросила Клэр.
– Нет, ребята, – ответил он, садясь на место водителя. – Такси вместе с фуражкой стоят двадцать пять баксов в час, а я уже два часа ими пользуюсь, дороговато получается.
– Тогда до свидания.
– Благослови вас Бог, дети мои. Берите с меня пример и ведите себя хорошо.
Мы постояли еще немного в тепле и темноте летней ночи.
– Хорошо как, – промолвила Клэр.
– А будет еще лучше.
– Да, Эд. Обязательно.
Мы обнялись и поцеловались.
– Ну что, пойдем? – сказала она. – Снег-то какой.
И мы зашли в дом.
Когда я проснулся, Клэр, уже одетая, укладывала чемодан. Электрические часы на тумбочке показывали десять.
– Доброе утро, Эд, – улыбнулась она.
– Как там снег, идет еще?
– Нет. Я как раз собиралась тебя будить. Есть поезд в одиннадцать пятнадцать – как раз успеем, если без завтрака.
Клэр достала из шкафа второй чемодан. Когда я наскоро принял душ и оделся, она уже уложила вещи.
– Выпьем кофе с пончиками на вокзале, до поезда всего час.
– Может, такси вызвать?
– Тут рядом стоянка, утром проблем не возникнет.
Я взял чемоданы, а Клэр дорожную сумку и какой-то сверток с почтовыми штемпелями.
– Подружке на день рождения, – пояснила она. – Еще два дня назад хотела отправить.
Подружке так подружке. Я поставил чемоданы у двери и протянул руки Клэр.
– Не надо, Эд. Мы уже попрощались ночью. Значит, не ищи меня и не пытайся за мной проследить.
– Почему, Клэр?
– Со временем ты поймешь. Или спроси у дяди, он тебе объяснит.
– Но…
– Сколько тебе лет? Двадцать?
– Почти девятнадцать.
– А мне двадцать девять. Сам видишь…
– Угу. Старуха глубокая, в артериях бляшки.
– Не старуха пока, но для женщины это уже не первая молодость. Насчет работы и скромной комнатки я тебе наврала. Если женщина привыкла к хорошей жизни, она больше к прошлому не вернется, во всяком случае я.
– Найдешь себе такого, как Гарри?
– Найду, но не такого. Деньги, нажитые подобным путем, больше не для меня, научилась кое-чему в Чикаго. Мне повезло, что ты оказался здесь, когда Голландец явился.
– Я понимаю, но почему бы нам…
– Много ли зарабатывают наборщики, Эд?
– Ладно. – Я снова взял чемоданы.
Мы сели в такси на стоянке и поехали на вокзал Дирборн. Клэр держалась очень прямо, но я заметил слезы у нее на глазах. Не знаю, хуже мне стало от этого или лучше. Лучше, наверное, если вспомнить прошлую ночь, но попробуй пойми этих женщин. Взять хоть маму, ставшую вдруг такой милой после папиной смерти. Почему они не могут определиться, какими им быть, плохими или хорошими? В нас во всех хорошее перемешано с плохим, но женщины как-то быстрее переключаются. Прямо из кожи вон лезут, чтобы достать тебя или, наоборот, обласкать.
