– Почему же ты… – начал Бассет.
– Заткнись, коп! – сказал дядя. – Ты получил, что хотел. Оставь человека в покое. Теперь я все понял.
Он взял с комода бутылку и стал наливать. Когда дядя посмотрел на меня, я потряс головой – тогда он налил три стакана и подал один Банни. Тот встал, выпил залпом и направился в ванную.
– Эй! – крикнул Бассет, почуяв неладное, и метнулся за ним, но дядя оттолкнул его, и Банни успел запереться. – Он же сейчас…
– Есть идеи получше, Фрэнк? Все, Эд, пошли отсюда.
Я охотно повиновался, но Эма догнал не сразу, так быстро он шагал. Только через несколько кварталов дядя заметил, что я иду рядом, и усмехнулся:
– Хороши охотнички? Шли на волка, а поймали кролика.
– Я вообще жалею, что мы явились туда.
– Это я виноват. Прочитал твою записку и сообразил, что это Банни, но не мог понять, почему. Я ведь не знал его, и… в общем, надо было мне одному пойти, а не тащить с собой копа.
– Но как ты узнал… Он правильно написал фамилию Андерс, да?
– Иностранную фамилию, которую слышал только по телефону. Знал, как она пишется, потому что в полисе ее видел.
– Я тоже читал записку, но ничего не заметил.
Дядя, будто не слыша, продолжил:
– Я знал, что это не самоубийство. Помнишь, я рассказывал тебе об этом его заскоке? Не мог Уолли руки на себя наложить. Но кто же знал, что он докатится до такой крайности и попросит другого? Оказал услугу приятелю, называется.
– Он хотел как лучше.
– Будем надеяться… головой бы сначала подумал.
– Полагаешь, он давно уже это планировал?
– Полис купил пять лет назад, в Гэри. Взял у Рейнолдса деньги, обязавшись отдать голос за оправдание его брата, а сам проголосовал против. Ждал, видимо, что Рейнолдс убьет его за это, но потом почему-то струхнул, сбежал из Гэри и следы за собой замел. Знай он, что Рейнолдс теперь в Чикаго, с Банни не стал бы связываться. Пошел бы прямо к Гарри, дешевле бы обошлось.
– Ты хочешь сказать, что он все пять лет…
– Думаю, Уолли ждал, когда ты окончишь школу и устроишься на работу. Банни он стал обрабатывать, когда ты уже поступил в «Элвуд пресс»…
Мы остановились у светофора на Мичиганском бульваре.
– Ну что, парень, по пиву? – спросил дядя, когда мы перешли на противоположную сторону.
– Я бы выпил мартини.
– Раз так, поведу тебя в приличное место. Покажу тебе не огороженный штакетником мир.
Мы прогулялись по бульвару до отеля «Аллертон» и поднялись на специальном лифте в шикарный коктейль-холл на верхний, очень высокий этаж. В открытые окна веял прохладный бриз. Мы заняли столик на южной, выходящей на Луп, стороне. Узкие высокие здания тянулись к яркому солнцу – прямо научная фантастика, смотришь и не веришь глазам.
– Ну, как тебе вид?
– Красиво чертовски, но ведь это капкан.
От глаз Эма побежали смешливые лучики.
– Сказочный капкан, парень. Здесь может случиться что угодно, как плохое, так и хорошее.
– Вроде Клэр.
– Вспомни лучше, как провел парней Кауфмана. Как оглоушил Бассета, сказав ему про уопакские деньги. Он теперь всю жизнь будет размышлять, как ты узнал. Еще недавно ты поражался тому, что Уолли в твоем возрасте завел роман с женой издателя и дрался с ним на дуэли. А теперь? Мне вот ни разу не довелось убить вооруженного гангстера игрушечной кочергой или переспать с женщиной главаря.
– Да, но теперь-то я вернусь на работу, а ты к себе на карнавал?
– Все еще хочешь стать наборщиком, Эд?
– А что?
– Нет, ничего. Хорошая профессия, все лучше, чем карнавальщик. Живешь в палатке, как бедуин какой, заработал что-то и сразу потратил. Еда паршивая, дожди с ума сводят. Не жизнь, а горе одно.
Конечно, я не собирался с ним ехать, однако ждал, что он меня позовет. Глупо, знаю, но факт.
– Но если очень хочешь попробовать, то поехали.
– Спасибо…
– Уговаривать не стану. Отобью телеграмму Мордатому и пойду в «Вакер» собирать чемодан.
– Тогда пока.
Мы пожали друг другу руки, и Эм ушел. Официантка спросила, не нужно ли мне еще что-нибудь. Я покачал головой.
Я сидел там, пока тени от чудовищных зданий не удлинились и яркая голубизна озера не стала темнеть. Потом встал и очень испугался, что Эм уехал один. Нашел телефонную будку, позвонил и застал его еще в номере.
– Это Эд. Я сейчас приду.
– Я тебя раньше ждал.
– Забегу домой за чемоданом, и все. Может, на вокзале встретимся?
– Обратно, парень, товарняком поедем. Я на мели, только пара баксов на еду и осталась.
– Как? У тебя днем двести долларов было!
– Уметь надо, Эд. Я же говорил, что деньги у карнавальщика не задерживаются. Встречаемся на углу Кларк-стрит и Гранд-авеню через час. Сядем там в трамвай и поедем на товарную станцию.
Уложив вещи, я оставил маме с Гарди записку, радуясь и одновременно жалея, что их нет дома.
Дядя уже стоял на углу с чемоданом и новеньким тромбонным футляром.
– Подарок на будущее. На карнавале можно играть сколько влезет, там чем больше шуму, тем лучше. Так, глядишь, и научишься. Гарри Джеймс
[7] тоже начинал в цирковом оркестре.
Открыть футляр он пока не позволил, и мы доехали на трамвае до грузового депо.
– Теперь мы с тобой бродяги, – произнес Эм, когда мы пробирались через пути. – Ирландское рагу ел когда-нибудь? Приедем завтра ночью, сготовим.
Найдя подходящий состав, мы залезли в пустой вагон. Открыв футляр в сумерках, я присвистнул, и горло у меня сжалось: я понял, на что дядя Эм потратил свои двести долларов. Серьезный инструмент, впору Тигардену или Дорси. В позолоту можно смотреться, как в зеркало, сам легкий как перышко. Я почтительно собрал тромбон, дивясь его превосходной балансировке. Гамму до-мажор я помнил еще со школы: один-семь-четыре-три. Первая нота прозвучала фальшиво, но виноват был я, а не инструмент. В конце концов я проиграл всю гамму.
Состав дернулся, загремел буферами и тронулся. Я сыграл гамму в обратном порядке, постепенно обретая уверенность. Ничего, скоро вспомню и остальное.
– Эй вы! – Вдоль вагонов бежал кондуктор – моя серенада нас подвела. – Выметайтесь оттуда, живо! – Он уже собирался запрыгнуть в вагон, но тут дядя сказал:
– Дай-ка мне подуть, парень. – Выдув жуткую, совершенно неприличную ноту, он задвинул дверь прямо под носом у неприятеля. Кондуктор выругался, отцепился и скоро отстал: поезд набирал ход.
