Теперь ясно. Бен Старлок, подкидывающий нам порой пару баксов, знал, что деньги за охрану от марсиан мы с девушки не возьмем в отличие от многих других чиканских агентств.
– Мисс Доуэр, извините, но мы…
– По-вашему, это честно, мистер Хантер? Почему бы вам не допустить хоть на минуту, что я нормальная?
Дядя и с этим каверзным вопросом справился:
– Я ни на минуту не усомнился в вашей нормальности, мисс Доуэр. Думаю, вы ошибаетесь, как ошибаются вполне нормальные люди, которые верят в привидения. Возможно, это я неправ, привидения действительно существуют, и марсиане живут на Земле. Но если мы не верим в то, что утверждает клиент, нечестно было бы брать с него деньги и вообще заниматься его делом. Понимаете, о чем я?
– Не все ли вам равно, если я готова платить?
– Увы, мисс. Сожалею, но вынужден отказать.
Салли Доуэр расплакалась. Без всхлипов и рыданий, только слезы по щекам покатились. Она промокнула их малюсеньким платочком и выбежала, прикрыв за собой дверь – опять-таки тихо, без грохота.
Я посмотрел на дядю, он на меня.
– Бедное дитя, – сказал он. – Жаль, что мы…
Не дослушав его, я направился к двери.
– Догоню-ка я ее. Попробую уговорить, чтобы отнесла свои двести баксов психиатру.
– Осторожней, Эд, с психами опасно связываться!
Опасно, спору нет, но я и не собирался связываться с Салли Доуэр, просто хотел ей помочь. Нехорошо как-то, что она выскочила от нас вся в слезах. Ненавижу, когда женщины плачут, психованные они или нет.
Лифт, судя по цифрам на панели, находился четырьмя этажами выше, и Салли, судя по цоканью каблуков на лестнице, не села в него. Правильно, с пятого и пешком недолго спуститься. Услышав, что я иду следом, она замедлила шаг, и я догнал ее перед первым этажом.
– Простите, если обидели, мисс Доуэр. Могу я для вас что-нибудь сделать? Лично, не как детектив – профессиональную помощь без согласия дяди оказать не получится.
Она не плакала больше, только одна щека еще не просохла.
– Не знаю, чем бы вы могли помочь, мистер Хантер.
Честно говоря, я тоже не знал – разве что посоветовать ей сходить к психиатру, а такой совет с бухты-барахты не выпалишь.
– Давайте просто выпьем и побеседуем? – Я пустил в ход свою воскресную улыбку, рот до ушей. – Вреда от этого не будет, во всяком случае.
– Хорошо, мистер Хантер, – кивнула она.
– Зовите меня Эдом.
Она так и сделала, а я стал называть ее Салли. Мы заняли столик в баре неподалеку и взяли пару холодных коллинзов
[8].
Для начала я решил выяснить, сильно ли у нее мозги набекрень.
– Расскажите что-нибудь о себе, Салли. Где родились, чем на жизнь зарабатываете, кто родители, что едите на завтрак. Марсиан прибережем на потом.
– Вы в них не верите, правда?
– Нет. Забудьте о них и рассказывайте.
– Мне двадцать два года. Родилась я в штате Колорадо, в городке, про который вы наверняка не слышали. Секо – «сухой» по-испански. Сейчас там население всего две-три тысячи человек, но в то время, когда шахты работали, было около десяти. Я жила там до двенадцати лет, до смерти родителей.
– Они оба умерли?
– В одну ночь. Маме стало плохо – острый аппендицит, как мы узнали позднее. Жили мы в десяти милях от города, а вечером началась буря, и телефонные провода оборвало. Папа сел в машину и помчался за доктором. Проехал всего две мили, сорвался с обрыва на горной дороге и разбился насмерть. Наверное, вел автомобиль слишком быстро. Его нашли только утром, когда мама уже умерла от перитонита.
Рассказывала она довольно спокойно, но для девочки двенадцати лет это, конечно, было ужасом. Я спросил, находилась ли она одна с матерью.
– Нет-нет. Доктор приехал все-таки, но спасти ее не сумел. И сестра со мной была, и соседи. Папа уехал часов в восемь вечера – когда к полуночи он не вернулся, мы поняли, что случилось несчастье. Мама сильно мучилась, и Дороти – сестра моя, на два года моложе – побежала к ближайшей соседке. Гроза закончилась, телефон починили. Соседка вызвала доктора и пришла к нам.
Да, это несколько светлее картины, которую я себе мысленно рисовал – девочка одна в доме рядом с умирающей матерью. С доктором и соседкой уже не так страшно.
– Значит, у вас есть сестра? А братья?
– Нет, больше никого. Дороти, полагаю, ближайшая моя родственница.
– Полагаете? Не уверены?
– По крови, бесспорно, самая близкая, – с легким смешком уточнила Салли. – Есть еще приемные родители, наши опекуны, какие-то четвероюродные или пятиюродные сестры по маминой линии.
– Вы все еще живете вместе с ними?
– Только сестра. Пока она зависит от них, потому что учится в Чикагском университете. Я проучилась в колледже год, потом ушла, начала работать и сняла себе жилье.
– Где же вы трудитесь?
– Я стенографистка в большой страховой компании «Хэлстед мьючиал». У меня недельный отпуск, но поехать куда-то финансы не позволяют, вот и парюсь в Чикаго. Кроме того… – Ее глаза округлились.
Чуя приближение марсиан, я подкинул очередной вопрос:
– У вас хорошие отношения с сестрой и опекунами, Салли?
– Да, вполне, только жить там я не хочу. Мне не нравится их сын Дикки, и дядя Рей, и…
– Кто такой дядя Рей?
– Брат приемной матери, Рей Вернеке. Он пьяница и вообще… не люблю я его. Говорят, блестящий был ум, пока пить не начал. А Дикки… – Салли передернулась.
– Пристает к вам? – предположил я.
– Нет, что вы! – расхохоталась она. – Ему всего одиннадцать лет. Просто он всезнайка и задавака – вундеркинд, в общем. Ай-кью будто бы высоченный, но у меня от него мурашки.
– Встречал я таких.
– Как Дикки – вряд ли, очень надеюсь.
– Еще по коктейлю?
– Почему бы и нет?
Я заказал два коктейля. В баре кондиционер, а на улице, на солнце, можно тосты поджаривать.
– Ну, а сестре вашей нравится жить у… Как их фамилия?
– Стэнтоны, Джеральд и Ева. Нет, Дороти с ними нормально ладит. Она бы охотно жила отдельно, как я, но непременно хочет окончить колледж. Родители у нас хорошие, все дело в Дикки и дяде Рее.
– Стэнтоны оплачивают ей учебу в колледже?
– Да. И за меня бы платили, я сама не захотела. Они к нам прекрасно относятся.
– Вы у них часто бываете? – Интересно, почему она не поделилась своей бредовой идеей с ними, прежде чем обращаться в полицию и к частным сыщикам?
