Фрэнк пощупал ее, посмотрел на свет и произнес:
– Деньги настоящие, Эд, подделки я обычно сразу определяю. Но за каким чертом Стэнтону передавать ее анонимно?
– Непонятно пока, и Вернеке исключать тоже рано. Я слышал их голоса по телефону, но точно ничего сказать не могу. А хотелось бы – это может иметь прямое отношение к делу.
Фрэнк записал в свою книжку серийный номер нашей банкноты.
– Попробую выяснить, откуда она взялась. Банки записывают номера всех тысячедолларовых билетов, которые выдают клиентам. Это наверняка Стэнтон, только зачем ему…
– А если он не хочет, чтобы его семья – или кто-то из семьи – знала, что он оплачивает расследование? Честно говоря, я вообще не предполагал, что Стэнтон может позволить себе подобные расходы.
– Наверное, не такой бедный, каким представляется. Так многие поступают: говорят, что ничего у них нет, а сами заначивают деньжонки на черный день.
– Уж очень он щедрый. Мы могли бы начать расследование с гораздо меньшим задатком. С денежной стороны я бы скорее поставил на Вернеке. Интересно, так ли уж мал его небольшой доход?
Фрэнк сдвинул шляпу на затылок:
– Это я тоже попытаюсь выяснить, Эд: мне самому теперь интересно. Штука баксов сильно меняет взгляд на проблему. Если кто-либо из семьи считает смерть Салли подозрительной, у него наверняка имеется причина. Посмотрим, что у нас есть на Вернеке и на Стэнтона. Если купюра приведет к кому-то из них, я возьму его в оборот: он должен что-то знать, раз тратит такие деньги. Не помешает также пообщаться с докторами, осматривавшими Салли.
– Большое спасибо за помощь, Фрэнк. Спроси их, нельзя ли дать сердечнику что-то такое, чтобы сердце остановилось, а другие симптомы отсутствовали.
– Непременно. Держи меня в курсе, ладно?
Бассет ушел. Пока я набирал шифр, чтобы снова запереть сейф, вернулась Моника Райт. Я усадил ее за стол в кабинете и стал диктовать, расхаживая по комнате – так мне легче думалось. Начал я с того, о чем говорила Салли в четверг нам с дядей Эмом. Рассказал, как догнал ее на лестнице и что мы делали после. Старался припомнить каждую мелочь. Поведав, как заснул в кресле, я заметил, что наступил полдень.
– Не хотите пойти перекусить, Моника?
– Прямо сейчас? Я хочу знать, что произошло дальше!
Я усмехнулся, видя такую заинтересованность, и помрачнел, вспомнив, что дальнейшее совсем не смешно.
– С этого момента все будет хуже и хуже – рекомендую сначала поесть.
– Хотите сказать, что…
– Ладно, продолжим, – вздохнул я. – Это легче, чем объяснять.
Завершив рассказ о ночных событиях, я произнес:
– Работы у нас примерно на полчаса. Будем продолжать или сделаем перерыв?
– Да, пожалуйста! Давайте закончим!
Я продиктовал все, что запомнил из разговоров с Вернеке, Стэнтоном и нашим марсианским клиентом.
– Ну все, пойдем поедим.
Я запер офис, и мы съели ленч.
– Мистер Хантер… – сказала Моника за кофе.
– Эд, – поправил я. – Я же вас Моникой называю.
– Эд, вы ничего не выдумывали, когда диктовали? Все так…
– Да, все так и было.
Она поежилась:
– Ужас какой. Может, если бы вы спали не в кресле…
– Мисс Райт, есть услуги, которые детектив клиенту оказывать не обязан.
Она покраснела, но сдаваться не стала:
– Но ведь она не являлась вашей клиенткой! Денег с нее вы не взяли.
– Послушайте, Моника. Девушка страдала психическим расстройством. Ее пугала предстоящая одинокая ночь, и я рад, что остался с ней, но рад и тому, что…
Я замолчал, не зная, чему тут, собственно, радоваться. Не заночуй я в этом чертовом кресле, хуже уж точно не было бы. Если Салли действительно умерла от сердца, а я в тот момент находился бы рядом в буквальном смысле, хуже было бы только мне, но не ей. Если же Салли все-таки убили, я, возможно, спас бы ее…
Но Салли не могли убить. Почему же тогда некто готов выложить за расследование тысячу долларов?
– Черт! – воскликнул я. – Пойдемте лучше обратно.
В офисе я выдал Монике бумагу, и она села перепечатывать свои записи. Я не понимал, почему ее слова вызвали у меня такое раздражение, заставив оправдываться даже перед самим собой. А то, что с тех пор Моника ни слова не упомянула о Салли, злило еще больше.
– Мне надо кое с кем повидаться, – сказал я. – Если кто-нибудь позвонит…
Телефон зазвонил в этот самый момент.
– Ну что, вызвал свою стенографистку? – спросил дядя Эм. – Как у тебя дела?
– Закончил диктовать и собираюсь к Бену Старлоку.
– Хорошо. Возможно, он Салли направил к нам без задней мысли, но о деталях расспросить не мешает.
– И удостовериться, что он действительно направил ее.
– Об этом я не подумал. С уборщицами я пообщался – ни одна из них никого не видела в здании в ночь воскресенья. С этой стороны нам к клиенту не подобраться. Либо он приходил до того, как они явились на работу, либо воспользовался пожарной лестницей и на обратном пути. Теперь поеду к Салли домой.
– Давай. Прочеши там все частым гребнем. Я провел лишь поверхностный осмотр – Фрэнк уже направлялся туда, и я мог с чистой совестью сказать ему, что ничего не трогал. Кстати, он заходил сюда, Фрэнк. Приглашает тебя на покер сегодня вечером.
– Не знаю… Может, еще поработать придется. Позвоню ему в любом случае. Как твоя стенографисточка?
– Прелесть.
– Слышу урчащие нотки, – засмеялся дядя, – но говорить откровенно ты не можешь. Рассказал Фрэнку о нашем клиенте?
– Да.
– Ну и хорошо. Я рад, что он знает про деньги – вопросов к нам в случае чего не возникнет. Не забывай: мы просто храним их, пока не выясним, чьи они.
– Не будем перегибать с этикой – особенно теперь, когда Бассет про них узнал. Он, между прочим, серийный номер записал и хочет разнюхать насчет финансовых дел Стэнтона и Вернеке.
– Ясно. Когда закончу с квартирой Салли, вернусь сюда, но это будет часа через два-три, не раньше. С домовладельцем тоже поговорю, все равно надо зайти к нему за ключом. Развлекайся, пока меня нет, только дверь запри.
Я буркнул что-то в ответ и повесил трубку.
На улице было жарко, но мне захотелось пройтись. Бен еще не вернулся с ленча.
– Приветик, Эд! – воскликнул он, входя в дверь. – Что, опять работа понадобилась? Уже?
– Пока нет, но кто знает?
– Пошли в мою берлогу. Нет, серьезно, как у вас с Эмом дела? Надеюсь, хорошо?
– Ну, в золоте не купаемся, так ведь рано еще. Не обанкротились пока, и то ладно.
