Первым же катером после капитуляции франко-бриттов в цитадель отправилась группа тележурналистов из бывшей «Звезды». Потом – вторая, моя. Мы с Юрой договорились так – он интервьюирует генерала Бодиско и подполковника Чарторыйского, я же потолкую с адмиралом Непиром, хоть и не моим соотечественником, но говорящим почти на том же языке. Как сказал (точнее, скажет) Оскар Уайлд в «Кентервильском привидении», «у нас (то есть в Англии) сейчас все так же, как и в Америке, не считая, естественно, языка».
Но оказалось, что все было не так просто, как я поначалу думал. Отдав приказ сдаться и спустить флаги, адмирал Непир ушел с мостика «Бульдога» и застрелился в своей каюте. А французский адмирал Парсевал-Дешен погиб при взрыве «Аустерлица». Следующим по старшинству был бы контр-адмирал Пламридж, но он был тяжело ранен на своем флагмане – «Леопарде», и пребывал в данный момент в лазарете учебного корабля «Смольный».
Оставался контр-адмирал Чадс, но он все еще находился на «Эдинбурге». Более того, даже какого-нибудь завалящего капитана горе-союзников в Бомарзундской цитадели на данный момент попросту не было.
Что ж тут поделаешь, подумал я и решил со своей группой снять репортаж о развалинах цитадели – судя по состоянию ее стен, вряд ли она продержалась бы дольше двух-трех дней. Защитники ее представляли сборную солянку из русских, финнов и шведов, причем преобладали последние – Аланды были шведскоязычной территорией, и именно местные жители составляли большинство ее защитников. Но кое-кто немного говорил по-русски, и меня поразило то, что я услышал от них – каждый сказал в той или иной форме: «Мы все умрем, но не сдадимся!» Я вспомнил, что когда генерал Бодиско в нашей истории все-таки сдал крепость, гарнизон его за это не простил.
Где-то между делом я увидел Лизу, которая вышла из дома коменданта, помахала мне ручкой, выкурила сигарету и вернулась обратно в здание. Минут через пятнадцать Юра, Лиза и их группа вышли из того же дома. Я направился к ним. Юра мне сказал:
– Коль, а что ты к нам не подошел? Этот долбаный Чарторыйский по-французски ни бельмеса. Тут нам ох как пригодились бы твои знания польского языка.
Действительно, когда-то давно я решил выучить польский как язык, на котором говорили мои предки по линии Домбровских. Учил я его по учебнику из университетской библиотеки, там же и общался с польками, благо подрабатывал в библиотеке в отделе каталога славянской литературы, в котором работали и польки, и чешки, и даже одна русская… Хорошие были женщины, все норовили подкормить бедного студента. Поэтому к полякам у меня было намного лучшее отношение, чем их страна заслуживает в данный момент.
Я посмотрел на Юру с недоумением:
– Так меня никто не звал…
Тут Лиза, бросив на меня весьма неприязненный взгляд, защебетала:
– Юрочка, ты, наверное, меня плохо понял. Я ж тебе тогда говорила, что Николаса просто не нашла.
Я решил не нагнетать обстановку – она меня тогда не только увидела, но и помахала ручкой. Я мог бы, конечно, и сам тогда к ней подойти, но во-первых, она меня не позвала, а во-вторых, после того раза на Меларене мне совсем не хотелось с ней общаться сверх положенного по службе. Поэтому я перевел разговор на более интересную для меня тему:
– Юр, а что рассказал тебе этот пан Чарторыйский?
– Ничего интересного. В общем, я понял лишь одно – высший комсостав был уничтожен в первые же минуты боя, русские пользовались запрещенным оружием, так что выбора у них не было. Примерно все так, как было у поляков в 1939 году в нашей истории – правительство оперативно смылось за границу, а войско – кто сдался, кто бежал в те земли, где была советская армия.
Но и здесь, как и тогда, пан Чарторыйский подчеркнул, что именно поляки дрались храбрее всех – единственная батарея, которая сделала хотя бы один выстрел в сторону новых русских – мне, кстати, понравилось это словосочетание – была Первая польская батарея под командованием капитана Ежи Домбровского. Твоего однофамильца – а может, и родственника.
– Если он дворянин, то родственник, – сказал я. – Домбровских было множество, но все от одного корня, с одним гербом. Вот таким, – и я показал Юрию свою печатку, когда-то сделанную мне отцом в подарок.
– А не хочешь пойти побалакать со своим родичем? Язык-то ты знаешь…
– Хорошо, – я почесал затылок. – Тем более что своим залпом его батарея уничтожила английскую яхту, не причинив нам никакого вреда. А где он сейчас?
– Он как офицер вон в том здании, – Юра махнул рукой куда-то в сторону, – повезло ему – был бы нижним чином, ночевал бы сегодня в чистом поле. Подожди, вот тебе бумага от генерала Бодиско, покажешь ее охране.
Я прошел к указанному мне зданию – длинному, приземистому, судя по всему, одной из казарм, которые были построены, но так и не дождались солдат гарнизона. У входа дежурило полдесятка казаков.
– Здравия желаю, ваше благородие, – сказал десятник, прочитав по складам письмо. – Чего желаете?
– Поговорить с капитаном Домбровским, – ответил я.
– А, есть у нас такой, – засмеялся казак. – Беспокойный он какой-то – то требует дополнительное одеяло, то вина, то еще что-то. Пришлось ему объяснить, что здесь не дорогие нумера в трактире. А когда он начал обзываться, то Никифор ему и разъяснил, где раки зимуют.
Я посмотрел на Никифора – так, судя по всему, звали веселого и крепкого станичника. Тот улыбнулся:
– Да вы не сумлевайтесь, ваше благородие. Не бил я его. Так, показал ему кнут, а тот сразу побледнел и бегом обратно внутрь. Если хотите, располагайтесь прямо у входа в комнату начальника караула – можете поговорить с ним там.
– Да нет, лучше уж здесь, на свежем воздухе, там у вас, наверное, темно.
– И то верно, – усмехнулся десятник, почему-то шумно вздохнув. – Пусть вот Никифор тогда с вами постоит, если, конечно, вашему благородию это будет угодно.
– Ладно, – улыбнулся я. – Давайте сюда вашего беспокойного поляка.
Через пять минут ко мне привели невысокого человека во французской форме – должен сказать, что я абсолютно не разбирался в знаках различия армии императора Наполеона III. У этого были эполеты, красные штаны, синий китель и высокая шапка. А еще – вислые польские усы и выражение тупой спеси на физиономии.
– Пане Домбровски… – начал я по-польски.
– Я капитан, – бесцеремонно перебил он меня. – Поэтому вы должны ко мне обращаться не иначе как пане капитане.
– Что-то я не замечал, что вы нас победили. Мне почему-то кажется, что все произошло с точностью до наоборот, – усмехнулся я. – Так что, пане Домбровски, позвольте представиться – меня зовут Микóлай Домбровский.
– Так вы поляк! – закричал тот. – Здрайца! Предатель! Вы продались этому грязному азиатскому туранскому быдлу, которое по недоразумению именуется русскими.
– Ну, зачем же вы так, – сказал я. – Назвать шляхтича быдлом, как вы знаете, недостойно истинного дворянина.
