Расстегнув пару пуговиц, король погладил обнажившийся животик супруги, потрогал пальцем волнующую ямочку пупка и снова взялся за пуговицы, обнажив грудь, а затем – и бедра, и лоно…
* * *
Предвыборной кампанией ливонский властелин занялся без дураков, на полном серьезе, имея всемерную поддержку любимой жены, одобрение собственных дворян и части литовской и польской шляхты. Кроме турок и Ивана Грозного, самым главным врагом вполне можно было считать Стефана Батория из Семиградья – опять же вассала турецкого султана. Стефан был отличным воеводой и вполне успешным правителем, такого нужно было опасаться всерьез и постараться вывести из игры как можно быстрее, не дожидаясь подходящего случая.
Сообразуясь с этим, Магнус, по совету супруги, тайно отправил в Трансильванию отряд отборных головорезов – мутить воду и подбивать местных на бунт против турок, который Стефан, как верный вассал султана, обязан был подавить. Еще на Батория решили натравить императора Максимилиана Габсбурга, у которого золота было немерено.
Помочь запорожским казакам и балканским гайдукам пока смогли только оружием и – немного – людьми: ливонской, вовсе не бездонной, казны пока на столь масштабные мероприятия не хватало. Турецких джалялей тоже решили пока что не подзуживать – не на что. Вот когда будет на голове корона Речи Посполитой, уж тогда…
«Ливонская правда» – «Ливония вархрейт» – уже издавалась не только на немецком и русском, но еще и на польском, и на венгерском языках, и была полностью посвящена предвыборной агитации и пропаганде. Резко повысившая тираж газета распространялась через уличных торговцев и купцов, а также – с паломниками. Естественно, газета стала основным подспорьем, так сказать, рупором предвыборной агитации за польский трон.
– Это неправильно, что за польский, – внимательно прочитав только что доставленный из типографии номер, заметил Магнус. – Речь Посполитая ведь не из одной только Польши состоит. Хотя да, согласен, Польша там всему режиссер. Но тем не менее… Православные русско-литовские магнаты, к примеру, довольно богаты и сильны. А кроме Литвы еще и Рига с недавних пор под поляками, и есть Киев, Чернигов, те же казаки. Для каждого города надобно свой тираж печатать, где все, что люди хотят, обещать. Для Риги – защиту купцов, для Литвы, Киева, Полоцка – поднять права православной шляхты, гербы им разрешить. А то что же такое получается? Дворянин – и без герба!
– Полякам такое не по нраву придется, – усмехнулся Анри.
Король недобро прищурился:
– Погоди, дойдут и до них руки. Вот стану королем, тогда… Городам вольности пожалую, крестьянам – само собой. Посмотрим тогда, что запоют ясновельможные! Хлопы, говорите? Быдло? Ну-ну… Вот что, друг мой, надо уже сейчас людишек верных в Польшу засылать, пусть крестьян баламутят, бунты поднимают, имения, поместья жгут. А я приду – и восстановлю порядок!
– Сделаю, государь, – поклонился сановник.
– И еще вот что… Впрочем, – Магнус задумчиво посмотрел в окно, на аллею золотисто-багряных кленов и тронутых желтизной лип. – Впрочем, ступай пока, дружище. Я еще с Машей поговорю.
Взяв перо и бумагу, Арцыбашев придвинул к себе чернильницу и постарался вспомнить все грязные избирательные технологии, так называемый «черный пиар». Начал с простейших – с использования административного ресурса и подкупа избирателей. Какой у правителя Ливонии мог быть административный ресурс, скажем, в той же Польше, где никто пока ему не подчинялся? Разве что подкупить всяких там воевод, ратманов и прочих. Опять же – все упиралось в деньги. И подкуп, и, гораздо менее, пропаганда – «Ливонская правда» и специально организованные слухи.
Сплетни Магнус придумал с помощью Маши. Сели рядком да принялись за дело – как обычно пишут в газетах, «с неприкрытым цинизмом».
– Юхан – да, могут пригласить, могут и поддержать, те же рижане, – начав с северного соседа – короля вражеской Швеции, юная королева азартно сверкнула глазами. – Тут и придумывать-то ничего не надобно, только напомнить! Католик Юхан, да и скуп, про то все ведают. Стокгольм и на город-то не похож, послов иностранных принимать стыдно. Пусть болтают, дескать, и в Речи Посполитой так же скуповато будет – ни те праздников, ни строительства дорог и всяких там зданий.
– У Юхана еще и дети есть, Сигизмунд тот же. Правда, молод еще…
– Скажем: тоже скупой! Еще пуще батюшки. Кто у нас еще из венценосных особ остался? – холодная улыбка неожиданно тронула красивое лицо Маши, в синих очах вспыхнула ненависть. – Иоанна Московского не трогаю – он, даже если и примет участие в выборах, все равно трона не получит. Не понимает, что такое выборы, думает, магнаты к нему придут, в ноги бросятся – пожалуй, дескать, на царствие, умоляем и слезно просим… Что ты смеешься-то? Иван именно так и думает, я ж московские порядки знаю.
– Еще Федор Иоаннович, – напомнил Магнус. – Говорят, с головой не дружит, все в колокола звонит.
– А вот и неправда! – королева неожиданно рассмеялась, теперь уже скорее по-доброму. – Федор – юноша добрый, начитанный, умный. Поэтому и к трону не рвется, считает, что кровь там и смрад. Ну, на Ивана-то, отца своего, наглядевшись… Сожрут его в Польше! И он это понимает прекрасно и на трон Речи Посполитой не пойдет.
– А если отец заставит, Иван Васильевич?
– Плохо ты Ивана Васильевича знаешь! – уверенно возразила Мария. – Он сам на польский престол не прочь и сына своего туда на дух не подпустит! Уж поверь, я-то натуру царскую ведаю.
– Если мы на престол Речи сядем, Иван большую войну начнет, – его величество задумчиво покачал головою.
– Так он и так воюет! – скривилась юная королева. – В Ливонии сколь уже топчется? Ригу, Ревель до сих пор не взял, Дерпт только и Пернов – и то во многом благодаря тебе! А новую войну зачнет – и того не будет. В Ливонии-то все, чай, за нами пойдут, не за Иваном. Да и войско сильное взять откуда? Ослабишь границы южные – татары тут же нападут, не успеешь и плюнуть.
Маша попила кваску из стоявшего на широком подоконнике кувшина и уселась рядом с мужем.
– Нет, большую войну Иван вряд ли начнет. А вот по мелочи вредить может! Тех же убийц подослать.
– Ладно, разберемся с Иваном. Кто еще? Максимилиан-кесарь стар уже. Сын его, Рудольф?
– Немцев поляки не жалуют! Трудновато им будет голоса набрать.
– А всякая местная мелочь? Радзивиллы, Ходкевичи, Костка?
– Ты еще из конюхов предложи королей выбирать! – презрительно рассмеялась ее величество. – Этих, ясно, магнаты тянут, чтоб через них управлять. Да все ж всем понятно! Ни один шляхтич за них не пойдет, или, как ты говоришь, не впишется… Кто еще остался?
– Стефан Баторий, трансильванский князь.
– Валах этот? Х-ха! – Маша совсем по-девчоночьи хлопнула себя ладонями по коленкам. – Говорят, он, кроме мадьярского да латыни, никаких других языков не ведает. Деревенщина, куда таким в короли? Нет, думаю, он нам не соперник.
