– Доплывут – не зима, чай, – король нахмурился и махнул рукой. – Стрелков на башни. Всех!
– Все наши стрелки и так на башнях, ваше величество!
– Тогда лучников.
– И лучники тоже.
Магнус усмехнулся, положил руку на эфес шпаги:
– Тогда остается молиться. И биться! Что ж…
Слух о том, что король лично появился на стенах, разнесся по замку мгновенно, резко воодушевив бойцов.
– Смотрите, смотрите – король!
– Сам король с нами!
– Его величество…
– Ну, теперь-то уж нам поможет сам Бог!
Монарх в те времена являлся фигурой сакральною. Зная о том, Арцыбашев и показался на башне, рискуя подставить лоб под шведскую пулю. Однако делать нечего – это был вполне оправданный риск!
Шведы, понимая, что прорваться в город им будет трудно, сосредоточили натиск на королевском замке. Густой дым клубами стелился над Даугавой, залпы артиллерийских орудий слились в один сплошной гул. Грохот стоял такой, что уже очень скоро Магнус почувствовал – глохнет. И слепнет: едкий пороховой дым ел глаза.
– Огонь! Огонь! Огонь! – командовали артиллеристы.
Внизу на реке загорелись сразу три шведских корабля – вспыхнули, как порох. Видно, раскаленные ядра защитников замка угодили в крюйт-камеры – корабельные пороховые погреба. Впрочем, враги тоже не тратили зря время и сражались отчаянно: сразу пять судов повернулись бортами к замку. Пять залпов накрыли все вокруг огнем и дымом, обрушив изрядный кусок стены!
Когда рассеялся дым, в образовавшуюся брешь тут же кинулись высадившиеся на берег шведы – отряд морской пехоты в черных кирасах и шлемах, со шпагами, абордажными саблями и палашами. Завязалась рукопашная битва, и сам король, прихватив знамя, возглавил бросившийся к бреши отряд.
– Король!
– Король с нами!
– Его величество!
С удесятеренною силою защитники замка бросились на врагов, и воинское счастье изменило последним. Кто-то был убит, кто-то ранен, а кто-то побежал обратно к реке, не выдержав натиска.
– Да здравствует король! – заорали защитники замка.
– Ур-р-а-а-а-а!!!
Магнус покровительственно улыбнулся, и вдруг что-то ударило его в шлем. То ли осколок ядра, то ли шальная пуля. Ударило, сбило с ног, лишило сознания, так что все вокруг исчезло, осталась одна чернота.
* * *
– Нет-нет, – показывала королева портнихе. – Этот кошель должен быть незаметен. Я собираюсь носить его под одеждой, понятно?
– Чего ж непонятного, ваше величество? – портниха, дебелая женщина с широким добрым лицом и необъятным бюстом, с сомнением покачала головою. – Только спрятать ваш кошель в лифе, думаю, вряд ли получится.
– Понимаю, – покусала губу Маша. – Не столь уж у меня большая грудь. А где-нибудь на талии?
– Разве что под юбкой. Да-да, ваше величество – под юбкой, так!
– Под юбкой? – королева раздраженно фыркнула. – А как же я буду его доставать? То есть не его, а их – деньги.
– Уединитесь где-нибудь, моя госпожа, и…
– Не-ет, мне быстро надобно. Мгновенно, чтоб раз – и все! Слушай-ка, Грета, а что если сделать пышный рукав? Ну, вот, манжеты… Хотя…
– Не хотите под юбку, ваше величество, так можно вам на плечики накидку – соболя, горностая, куницу… Туда и спрятать.
– А вот это верно, верно! Так, Грета, и сделаем.
Конечно, вовсе не деньги собиралась носить при себе юная королева. Не деньги, а тот маленький пистолетик, подарок мужа. После пышного и многолюдного Кракова, после веселого Вавельского дворца, Оберпален вдруг показался Маше серой и унылой деревней, почти безлюдной, недоброй и чужой. Синеглазая красавица чувствовала на себе чьи-то колючие взгляды, словно бы кто-то постоянно за ней следил. Впрочем, скорее всего дело было в беременности королевы.
После полудня, поближе к вечеру, терзавшие юную властительницу Ливонии и Речи Посполитой хандра и пустые подозрения сменились, наконец, радостью и весельем. В гости пожаловала юная баронесса Александра, а уж эта особа нравом отличалась не скучным! Сразу как пришла, как уселась с веления Маши на лавку – так и принялась болтать да рассказывать разные сплетни, за отсутствием чего иного вполне сходившие за светские новости.
– Элиза-то наша, ваше величество, совсем от болезни оправилась и нового любовника себе нашла! – взахлеб повествовала Сашка. – О чем мне вчера напропалую и хвасталась. А еще рассказывала, будто подружка ее и соперница, Агнета фон Марка, предается любовным играм с собственным конюхом.
– Надо же – с конюхом!
– А то!
Так вот, смеясь и заедая рейнское вино калеными орешками, девушки мило беседовали до тех самых пор, пока Мария не бросила взгляд в окно и увидела входившее во двор войско!
Всадники в кольчугах и стеганых тегилеях да в красных кафтанах стрельцы – русские. Свои, союзники – потому никто их и не задержал, прямо ко дворцу пропустили.
– Воевода князь Федор Мстиславский пожаловал! – отворив двери, с поклоном доложил слуга.
– И что с того, что пожаловал? – хмыкнула королева. – Я его не звала.
– Так прогнать?
– Постой, постой, – Маша покладисто махнула рукой. – Чего ему надо-то?
– Так, ваше величество, вас.
– Ну… пусть войдет, черт с ним.
Воевода вошел, в чем был – в колонтаре, кольчужном доспехе со стальными пластинами на груди, в богатом плаще зеленого бархата, при сабле. Слава богу, хоть шлем с головы догадался снять!
– Здрава будь, царица, Богом помазанная, – войдя, князь поклонился по-русски – едва пол лбом не прошиб.
Поклониться-то поклонился, однако ж вел себя нагло: шарил вокруг глазами, будто высматривал, что плохо лежит.
– Государь наш великий, царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич тебе, Марья Владимировна, и мужу твоему, Арцымагнусу Крестьяновичу, королю поклон свой и благословенье отеческое шлет!
– И от нас царю великому Иоанну Васильевичу – поклон!
– Поклон шлет – и видеть желает! – невежливо перебив королеву, Мстиславский ухмыльнулся. Здоровущий, косая сажень в плечах, с темной – во всю грудь – бородищею, князь чем-то походил на медведя.
– Выезжаем сейчас, царица Марья Владимировна, – воевода продолжил громовым голосом. – А супруг той, уж коли его тут нет, так пущай попозже приедет, ничо, государь Иоанн Васильевич разрешает. А тебя, царица, видеть желает немедля, о чем и грамота указующая есть, гонцом сегодня доставленная! Показать?
– Обойдусь, верю! Когда собираться-то?
– Да посейчас и собирайся, царица-душа! – рассмеялся воевода. – Я во дворе подожду, с войском.
