Еще там есть месяц – внизу, за полосой дымных туч.
Только картинки, никаких мыслей.
Так оно есть, я не думаю ни о чем великом или важном. Момент плоский и одномерный, как зеркальная поверхность запруды, и я ни фига не думаю. Ничего, кроме банальных картинок, которые можно приукрасить словами.
Картинка: мой братик передо мной, стоит на коленях на персидском ковре, совсем как сейчас Ингу на устланной листьями полоске берега.
Я обнял его, ощутил сладкий, мягкий запах от его пушистых волос. «Полетели», – сказал я, и ковер поднялся в воздух.
Коричневый сосновый пол стал пустынями Святой Земли. Мы летели с юга, из Эдома, над Иудеей и городом Хевроном и дальше на север, вдоль побережья Мертвого моря. Я рассказывал: море так называется потому, что оно слишком соленое, ничто не может жить в такой соленой воде. Вскоре на горизонте показались Масличная гора и Иерусалим. «Расскажи еще, – попросил брат. – Расскажи про Лилит…»
Христиане говорят, что Лилит не существует, но мы с братом знаем: она есть.
Я обнял его покрепче и объяснил, что Лилит – та, кто тайно ищет его по ночам. Она первая жена Адама, ночной демон. «Это из-за нее ты кричишь во сне, – сказал я. – Ты не виноват, что бы ни говорил папа».
Потом я сказал, что, когда мама родит нашего братика или сестричку, все станет по-другому.
«Ночной страх оставит тебя и перейдет на них».
Мы делаем это вместе, он и я.
Ведь все становится легче, если ты не один. Если ты с кем-то.
Я вынимаю из сумки пистолет, снимаю с предохранителя.
Потом прижимаю дуло к его голове с левой стороны, прямо над ухом.
Иво
Патологоанатомическое отделение
Труп мужчины, скончавшегося, согласно полицейскому отчету, в автомобильной аварии на мосту Лильехольмсбрун, оказался вследствие обилия прибывших за последние дни трупов в конце патологоанатомической очереди.
Ряд трупов, степень приоритетности – от высшей до низшей; Иво Андрич снял с тела простыню.
Довольно скоро он установил, что у мужчины сломаны почти все кости, какие только можно сломать. Внутренние повреждения оказались настолько обширными, что от мысли, что их причинил нетяжелый грузовик, пришлось отказаться сразу.
Меньше чем за двадцать минут Иво нашел по крайней мере три возможные причины смерти.
Холод, удушение и особо жестокие побои.
Редкость, подумал Иво. Во всяком случае – для моста в центре города.
Все три причины смерти распространены среди альпинистов. Тяжелые обморожения, недостаточное снабжение кислородом в разреженном воздухе, а также падения с большой высоты.
Или, как в случае с этим мужчиной, все три причины сразу.
Ванья
Нивсёдер
Ванью разбудил голос Хольгера Сандстрёма, доносящийся из кухни.
Дверь ее комнаты была приоткрыта, и Ванья снова невольно подслушала разговор.
– Я просто потрясен, – сказал Хольгер. Потом голос Пола:
– Я не знал, что ты знаком с Фабианом Модином.
Ванья услышала, как кто-то на цыпочках прокрался в кухню – наверное, Эдит, – открыл кран, и расслышать слова стало труднее. Что-то насчет того, что Хольгер не оценил по достоинству содержание написанной Полом статьи; кажется, речь шла об убийстве с ограблением на Сальтшёбанан.
Слушать их дальше Ванья не могла; она зажгла прикроватную лампу и достала дневник. Прочитала написанное вчера вечером, после встречи с Айман.
В последний раз я радовалась жизни тем летом, когда мне исполнилось двенадцать. Четыре года назад! Почему тогда все было о’кей, а сейчас – нет? Единственный ответ, который я могу обнаружить, – это что тем летом я поняла, что скоро стану взрослой. Хотя все оказалось совсем не так, как я себе представляла.
Свой тринадцатый день рождения я совсем не помню.
Читать этот текст было стыдно, но не читать Ванья не могла. Ничего, что текст плохой. Это говно можно просто выкинуть. Вырвать листы и сжечь их.
Мне чёрт знает как стыдно. У меня же было все. Куча приятелей, которых я распугала, потому что вела себя, как падаль. И парень, в которого я на самом деле была влюблена, но которого отпугнула, потому что хотела казаться глубокой и сложной. Я думала, что если буду странной и унылой, то покажусь ему волшебно-загадочной, но он только шарахался от меня. Я все время старалась быть другим человеком, потому что ненавидела себя, какой была на самом деле. Закомплексованная трусливая лохушка. Теперь все погрузилось в хаос, потому что я стала никем. Я не знаю, кто я, и ненавижу себя еще больше.
Ее прервал шум в прихожей. Скрежетнули вешалки, потом хлопнула входная дверь. Хольгер ушел; Эдит с Полом говорили на кухне, но Ванье были неинтересны их разговоры.
Худшее, что я делала, – продавала себя, чтобы почувствовать себя паршиво.
Когда один парень на вечеринке спросил, не отсосу ли я ему за сотню, я сказала «да». Хотелось сделать что-то, отчего мне стало бы еще хуже.
Пик моей проститутской карьеры настал, когда я тем же вечером дома спросила Пола, не хочет ли он, чтобы я ему отсосала. Он надолго замолчал. Сначала я подумала, что он обдумывает предложение, но потом увидела, что он плачет.
Он ничего не сказал. Он, из которого вопросы всегда сыплются, как из ведра, ничего не сказал!
После этого я уже не блядствовала. Been there, done that.
– Не пора ли вставать?
Живот скрутило, Ванья шумно захлопнула дневник:
– Блин, ты напугал!
Пол стоял в дверном проеме, и Ванья почувствовала, как лицу становится жарко.
– Никогда не слышал, что надо стучать?
– Я хотел бы поговорить с тобой кое о чем.
– О чем?
– Одевайся и приходи на кухню, там поговорим.
Ванья надела халат поверх ночной рубашки и вышла к родителям. Эдит, куда-то собиравшаяся, быстро обняла Ванью и сказала занудное, прежде чем исчезнуть.
– Садись, – пригласил Пол. Ванья подумала, что у него заискивающий вид, однако прикусила язык, чтобы не ляпнуть глупость. Ей не хотелось вредничать именно сейчас. Пол никому никогда не рассказывал, что она предложила ему тем вечером. Во всяком случае, не рассказал Эдит.
Ванья села за стол и налила себе простокваши.
– Я хотел бы кое-что доверить тебе, – начал Пол, наклоняясь через стол. – Я собираюсь начать новую серию статей… – Он сделал паузу.
– Об убийствах в электричке?
Пол озадаченно посмотрел на нее.
– Нет-нет… Не об убийствах. О самоубийствах.
