Маленький глупый Дима, подумала она. Маленький глупый Дима.
Симон
Квартал Вэгарен
Дни и ночи пролетали, сливаясь воедино, и ему уже трудно было определить, какой сегодня день недели. Но он помнил, что помыл окна. Мыть окна в ноябре – это отвратительно.
Он прошел на кухню, открыл банку кока-колы. Новое болеутоляющее помогло. Зубная боль прошла, так что надо просто продолжать жить, как обычно.
Пускай зубы гниют, если хотят. Он может попросить кого-нибудь выбить их и поставит вместо них протезы. Эйстейн наверняка подсобит ему более чем с удовольствием.
Он, Симон, не уподобится своему папаше, который ноет по пустякам; нет, он пройдет сквозь самые тяжкие муки, не жалуясь.
Отец, который не может противостоять боли, не сможет понять и боль другого. Ни физическую, ни душевную.
Симон сел на диван. Приготовил новую дозу; на этот раз понадобилось почти десять минут, чтобы найти вену на руке. Ему требовалось все больше времени на укол, и иногда он боролся с искушением воткнуть шприц прямо в шею.
Потом он как будто провалился в дыру, в свою внутреннюю дыру, где он неуязвим.
Он увидел перед собой Голода.
Свет лился сверху на стоящую на сцене высокую фигуру с длинными черными волосами и обнаженным бесполым телом, таким белым, что оно ослепляло зрителя.
Симон чувствовал страх и восхищение – поровну.
Хуртиг
Квартал Крунуберг
Йенс Хуртиг, как обычно, перерабатывал. Этому он научился у Жанетт Чильберг, которая подняла понятие «сверхурочная работа» на новый уровень. Он услышал, как кто-то возится с ксероксом в коридоре. Наверное, Олунд. Тоже любит перерабатывать, хотя сегодня у него был немного усталый вид; а вот Шварц вечно норовит улизнуть, как только представится возможность.
Телефонный разговор с Исааком оказался тяжелее, чем ожидал Хуртиг, и задавать чисто полицейские вопросы было трудно. Исаак знал, что Мария писала и слушала музыку, как многие подростки в «Лилии», но ничего нового не сообщил. Он, конечно, видел ее в наушниках и с кассетным плеером, но ничего не знал о музыке, которую она слушает, кроме того, что эта музыка немного необычная. Чуждая ему.
Хуртиг подумал про Айман Черникову. Его давно уже никто так не восхищал. С тех пор как умерла сестра, он редко переживал подобное и за неимением лучшего определения мог бы назвать себя асексуальным.
Мысли переключились с Айман Черниковой на ее кассеты, перешли к Карите Хальгрен из Моргунговы и наконец – к ее маме, которая понятия не имела, что написано на футболке ее дочери, и тем более – что означает эта надпись.
Она была просто сломленная, страдающая мама.
Эпидемия, подумал Хуртиг и полистал подготовленные Шварцем распечатки. Исследование об эпидемиях самоубийств, которым дали толчок произведения культуры.
Первый случай относился к литературе, и о нем рассказала ему Айман Черникова.
Роман Гёте «Страдания молодого Вертера», написанный в 1774 году, спровоцировал волну самоубийств среди молодых людей, отождествивших себя с несчастным главным героем.
Роман породил понятие, которым стали обозначать эпидемии самоубийств такого типа. Некоторые ученые говорят об «эффекте Вертера».
Особенно хорошо освещена связь между музыкой и самоубийствами.
Баллада, наиболее известная в версии Билли Холлидея, была написана преследуемым неудачами венгерским композитором, который покончил с собой в шестидесятые годы. Говорят о двадцати самоубийствах, напрямую связанных с этой мелодией. «Gloomy Sunday» находилась в черном списке английского радио вплоть до 2002 года.
Но все это больше напоминало слухи. Хуртиг не увидел никаких доказательств того, что эффект Вертера существует на самом деле.
Бывали случаи массовых самоубийств, о которых сообщали в пределах определенного географического региона в течение определенного промежутка времени и которые не объяснялись внешними факторами вроде войны, бедности или религиозного фанатизма. Однако достоверных теорий для объяснения подобных самоубийств не существует.
Культ и религия, подумал Хуртиг. Или идолопоклонничество.
Шварц постучал, вошел и положил на письменный стол стопку документов.
– Значит, ты закончил? – спросил Хуртиг.
– Да. Ты просил поискать, где в Стокгольме играют металл. Мне удалось найти вот что. Это завтра.
Хуртиг посмотрел на бумагу. Черно-белая распечатка: копыто козла. Три группы будут играть в заведении под названием «Третий путь». Четверг, начало в десять часов вечера.
– «Третий путь»? Вроде знакомое название.
– Та часть дороги Ситибанан, которую так и не достроили. Тоннель под Сёдермальмом.
– Официально?
– На странице клуба сказано, что Стокгольм разрешил использовать тоннель для проведения мероприятий. Министр культуры охотится за голосами молодежи. Просто платишь за вход и проходишь. – Шварц сделал паузу, а потом с ухмылкой добавил: – Без наркотиков, без ограничений по возрасту, так что тебя точно пустят.
Хуртиг вяло улыбнулся, сказал «спасибо» и принялся изучать распечатку. Названия всех трех групп устроители держали в секрете, но обещали, что группы известнейшие.
Хуртиг решил сходить туда, а пока вернулся к материалам, лежавшим на столе.
Он прочитал о самоубийстве певца Курта Кобейна, которое, как считали, толкнуло других на тот же путь, – когда в кармане зажужжал мобильный телефон.
Звонил Исаак; Хуртиг ответил.
– Я сейчас в поезде, буду в Стокгольме поздно вечером, – раздалось из трубки.
– Сегодня вечером? – Хуртиг не успел сообразить.
– Да. Ингу умер. Застрелился. Дьявол.
Черная меланхолия
Студия
Все, что меня заботит, – минусовка. Нужно что-нибудь новое, и я наконец понял, что именно. Детский крик. Крик грудного ребенка, который жалуется на то, что родился.
Произведение под названием «F53.1» будет посвящено моей матери.
Мы навещали маму в Бекомберге, приносили в коричневом пакете виноград и шоколад, которые Фабиан Модин покупал в киоске у входа.
С тех пор как мама заболела, Фабиан почти переехал к нам. То же сделал Ингмар Густафсон, и теперь мы должны были обращаться к нему – «дядя».
Иногда, если у других не было времени, за нами присматривал майор Юнг. Мужчины по очереди пасли нас, вывозя на прогулки в Гримстаскуген.
Но вскоре мама вернулась домой, и все стало как всегда.
Я знаю: если бы она не сделала того, что сделала, я был бы совсем другим человеком.
В Международной классификации болезней послеродовой психоз, глубокую послеродовую депрессию, относят к классу F53.1.
