Он вспомнил прочитанное когда-то интервью с женщиной, страдавшей от амузии, глухоты на музыку. Она описывала свои ощущения от музыки как «словно кто-то швыряет на пол горшки и кастрюли»; нельзя отрицать, что это было очень верное описание заполнявших тоннель звуков.
Помещение кишело молодежью, но Хуртиг заметил и своих ровесников. Бородатые, в татуировках и пирсинге мужчины в рваных штанах, кожаных куртках и тяжелых ботинках. Все выглядели почти одинаково, и Хуртиг сознавал, насколько выделяется на общем фоне он сам – в джинсах и куртке из «Weekday».
Его подозрение, что он тут белая ворона, укрепилось, когда какой-то парень, проходя мимо, приблизился к нему вплотную. «Легавый», – процедил парень, и Хуртиг попятился. Молодой человек показал ему средний палец, потом повернулся и пошел дальше. Впервые за много лет Хуртигу захотелось искать помощи.
Непонимание того, что эти люди способны сделать с ним, пугало. Хуртиг знал, что они не боятся наносить повреждения самим себе, но ограничатся ли они собой?
Может, он недооценил риск, явившись сюда в одиночку?
Хуртиг решил прийти сюда, не изменяя своей наружности. Он понимал, что если вырядится, желая затеряться в толпе, то именно поэтому его будут видеть насквозь.
Он сделал ставку на дерзкую ложь. Чем неправдоподобнее ложь, тем вероятнее, что люди ее проглотят.
Шварц ошибся, говоря, что на мероприятии не будет наркотиков. Хуртиг протолкался к стойке, за которой, вероятно, был нелегальный бар. С кружкой пива легче переносить и вонь, и музыку.
У барменши, женщины лет тридцати, на лице красовалась татуировка. Хуртиг узнал древнескандинавские руны вместе с узором менее ясного происхождения.
Хуртиг сделал заказ; подозрительно взглянув на него, барменша подала ему банку тепловатого пива.
Хуртиг потолкался по залу, разыскивая кого-нибудь, кто дал бы ему подсказку касательно кассет. Но люди либо выглядели слишком угрожающе, либо были заняты разговором.
Через пятнадцать минут он допил пиво и обошел все помещение, так и не найдя подходящего объекта для интервью.
Музыка стихла, и со сцены, расположенной поодаль, донесся акустический фидбэк.
Хуртиг вернулся к бару; заказывая второе пиво у татуированной барменши, он почувствовал на плече чью-то тяжелую руку.
– Ты кто такой, мать твою?
На него уставился мужчина его возраста и как минимум на полголовы ниже, но невероятно широкий в плечах и с шеей, как ляжка спринтера.
– Не хочу ссориться, – сказал Хуртиг и вытащил из кармана визитную карточку, которую изготовил ему Шварц.
Мужчина, не глядя, взял карточку, поднес ко рту и выплюнул на нее изрядную порцию жевательного табака. Потом смял карточку, бросил ее на пол и повернулся к Хуртигу спиной.
Музыка загремела из динамиков с новой силой; Хуртиг отошел от барной стойки и двинулся в глубь помещения.
Крепкая дверь в скале вела в отдельную комнату; Хуртиг подошел к двери и заглянул внутрь. Он увидел пронумерованные стойла, разгороженные проволочной сеткой. В глубине стол, вокруг которого сидели трое молодых людей; на столе перед ними стояли в изрядном количестве пивные банки.
Хуртиг пошел вдоль ячеек. В первой он увидел девушку с окровавленными руками, во второй – мужчину с кровоточащей раной на голове.
Хуртига переполняло странное чувство. Злость, смешанная с ужасом и бессилием.
Музыка здесь звучала приглушенно, и он, стараясь выглядеть расслабленным, спросил ребят, можно ли ему присесть. Хуртиг протянул каждому из них визитку и объяснил, зачем пришел. Директор студии звукозаписи ищет брутальную музыку с текстами на шведском языке.
Молодые люди оказались не настолько агрессивными, какими выглядели. Через пятнадцать минут у Хуртига оказался список из десятка имен; большинство были довольно известными, во всяком случае, в пределах этой субкультуры. Хуртиг уже видел их на сайтах, которые просмотрел на неделе. Обращали на себя внимание только два имени. Одно казалось знакомым – Густаф Фрёдинг, но другое Хуртиг видел в первый раз.
Он вернулся к бару и заказал третью банку пива.
Опершись спиной о барную стойку, он окинул взглядом помещение и заметил светловолосую девушку лет семнадцати-восемнадцати. В отличие от прочих гостей, она казалась потерянной, не такой естественной и не как рыба в воде.
Хуртиг взял банку и подошел к девушке.
Она вопросительно взглянула на него, когда он, надсаживаясь, представился – директор студии звукозаписи, – и тут из динамиков зазвучала музыка другого характера и звуковой ад перешел в мрачную балладу. Хуртиг понизил голос и пояснил:
– Наша компания ищет что-нибудь особенное. Что-нибудь новое, свежее.
Девушка фыркнула, и Хуртиг ощутил себя карикатурой на директора студии звукозаписи, да он и в самом деле был карикатурой. Абсолютный чужак. Комильфо и пахнущий одеколоном в мире кислого пива, крови и боли.
Девушка закатила глаза, и Хуртиг не знал, как продолжать. Он потягивал пиво и слушал музыку. Звучало фортепиано, а высокопарные слова наводили на мысль об опере.
– Что вы ищете? – Девушка взяла его за руку.
Он посмотрел ей в глаза – и узнал печаль. Он уже видел такую прежде.
В глазах своей сестры. А иногда – в глазах Исаака.
– Ну, что-нибудь настоящее. Что отзывается в сердце и что не нужно прикрывать мертвыми свиньями. – Он взмахнул рукой, указывая на зал, и продолжил: – Я хочу настоящий товар. Музыку, под которую можно покончить с собой.
Хуртиг тут же пожалел, что вот так прямо заговорил о деле, но девушка расстегнула кожаную куртку; на ее футболке, на груди, он увидел черно-белую печать: бесполая фигура приставила пистолет к голове.
– Голод, – сказала девушка.
Ванья
«Третий путь»
Она вынула бритву изо рта. Предосторожность оказалась излишней. Иногда, если у тебя с собой острые предметы, тебя могут остановить в дверях, но на этот раз не было вообще никакого контроля.
Плати, заходи и делай, что хочешь. Распоряжайся собой, как знаешь.
Из динамиков послышалась ее любимая «Gloomy Sunday», Диаманда Галас поет, аккомпанируя себе на фортепиано. Одна из тех пластинок, которые Ванье можно было включать дома на полную громкость. Пол говорил, что это – новая обработка классики.
Иногда их миры все же соприкасались.
Но Ванья не хотела думать про Эдит и Пола. Они сейчас не вписывались в ее мир. Сегодня она сосредоточится на себе самой.
Ванья протолкалась к барной стойке, и вскоре перед ней стояла банка пива.
Ванья огляделась. Ни одного знакомого лица, за исключением девушки с Голодом на футболке по ту сторону бара. Ванья забыла, как зовут эту девушку, но она иногда видела ее в «Лилии». Тип, говоривший с ней, выглядел как социальный работник – или же легавый, и Ванья подивилась, как у него хватило смелости прийти сюда.
