Она закрыла глаза. Ощутила возбуждение, предвкушая то, что сделает. Совсем другое чувство, когда делаешь это публично, перед другими и вместе с другими. Когда она одна, боль затрагивает только ее и не видна. Она тайная, стыдная. Маленькая и жалкая. Здесь она сильная и могучая. Словно у собравшихся тут одно тело на всех, они делят вены и нервную систему. Единое стенающее существо.
Ванья никого не знала. Но понимала, что знает всех. В темноте все равны.
Вот бы Мария была здесь с ней.
Белая основа потекла и смешалась с черной тушью, но Ванья еще не чувствовала себя по-настоящему готовой. Не ощущала себя достаточно грязной.
Эта банка пива на сегодня последняя.
Какой смысл резать себя, упившись в говно. К тому же крови будет слишком много.
Она послушает первую композицию. Когда они закончат, выйдет к устью тоннеля.
Она порежет себе грудь. Там, где сердце.
Хуртиг
«Третий путь»
Голод, подумал он. Это имя было последним в списке, лежавшем у него в кармане.
– That’s the real stuff
[6], – наигранно-развязно сообщила она, и Хуртиг испытал укол болезненной нежности. Он годился ей в отцы.
– Если ты ищешь что-нибудь настоящее, – пояснила она, – то тебе нужен именно Голод.
– А кто это – Голод? Или их несколько?
– Никто толком не знает, но говорят, что это один парень, который сидит в лесном доме где-то в Даларне или в Хельсингланде.
– Как он выглядит?
– Вроде, высоченный. Под два метра. Черные волосы. Хотя некоторые уверяют, что он мелкий, и я слышала, как другие говорят – Голод вообще девушка.
– Значит, никто точно не знает?
– Нет. В том-то и смысл. Я слышала, что он раздобыл свои инструменты где-то в комиссионке в Венгрии. Колесил там по всяким деревням. А иногда рассказывают про Словению. Или Румынию, или Трансильванию. Он точно не меньше полугода работал, чтобы добиться такого звучания.
Чисто метафорически оно, может, и верно, подумал Хуртиг. Но мифы всегда основаны на чем-то материальном. Их легко проверить.
Поблагодарив девушку за помощь, он вернулся к бару.
Голод, думал он. Публика тем временем орала от восторга, и прожекторы со сцены били Хуртигу в глаза.
Следующий час прошел в каком-то дыму, а больше пива Хуртиг пить не мог – завтра предстояло рано выехать в Сконе. Музыка становилась все громче, и все труднее было идти на контакт с людьми. К вони от трупов животных он уже притерпелся. Время от времени Хуртиг угадывал в море публики ту девушку – правая рука вскинута, указательный палец и мизинец вытянуты в классическом обозначении дьявола.
Во время концерта он заметил еще нескольких человек в футболках с Голодом.
Тот же рисунок. Бесполая фигура с пистолетом, приставленным к голове. Какая-то мода у враждебного жизни среднего класса.
Хуртига охватила тоска от поведения окружавших его людей. Конечно, он видел тяжелую печаль, но видел и целую орду избалованных юнцов, превозносивших смерть.
Музыка затихла, и солист группы под названием «Диавол» сказал что-то оскорбительное публике, которая отреагировала в равной мере гневно и восторженно.
После «Диавола» играла группа «Око Гора», которую сменил гвоздь программы – группа «Дикий трах».
Те, кто пришел сюда в надежде увидеть Голода, пришли напрасно.
В тесноте, в нескольких метрах впереди шел жадно озиравшийся тощий парнишка. Булавочные зрачки, застывший взгляд. Хуртиг тут же понял, что парень под веществом, и это – не алкоголь. Героинщик.
Хуртиг увидел, как парнишка кому-то махнул рукой. Потом увидел, кому он махнул.
Девушка, с которой разговаривал Хуртиг, с застенчивой улыбкой подошла к парню. Он приобнял ее, что-то сказал, и Хуртиг успел заметить, как он засовывает ей в задний карман крошечный пакетик. Они разошлись, и парень направился в туалет.
Проклятье, подумал Хуртиг, протискиваясь следом.
Ах ты засранец.
Он попытался понять, куда ушла девушка. Но она исчезла.
Он позаботится о ней позже. Сейчас надо взяться за того типа.
С тяжело бьющимся сердцем он потянул дверь туалета. Засорившиеся писсуары вдоль одной стены, три кабинки справа, средняя дверь заперта, другие две открыты; Хуртиг понял, что они с парнем здесь одни.
Он остановился перед дверью и стал ждать, пока повернется замок.
Из кабинки донеся стон, потом долгий вздох. Брякнула пряжка – ремень застегнули, чтобы затем просунуть его в шлевки штанов. В щели между дверью и полом появились два тяжелых ботинка.
Хуртиг не отрываясь смотрел на замок.
Когда красное сменилось зеленым, он кинулся на дверь.
Дверь ударила молодого человека с такой силой, что тот отлетел назад, и когда Хуртиг открыл дверь, парень корчился на крышке унитаза. Лицо под черными волосами было бледным, рука судорожно сжимала шприц. На парне была такая же футболка, как и на девушке, которой он только что дал пакет с героином.
Голод.
Хуртиг знал: надо успокоиться.
Но не получалось.
В течение одной секунды он успел подумать о девушке из бара, у которой на футболке был тот же рисунок, что и у этого закайфовавшего подонка. Изображение самоубийцы, называющего себя Голодом; картины мелькали в голове Хуртига в такт с ударами сердца.
Мальчик, который повесился в сарае.
Девушка, которая выпила смертоносный коктейль и выбросилась с балкона.
Обрывок дневника со словами «Идите к чёрту».
И еще другая девушка, устроившая так, что шею ей перерезал стальной трос, который она прикрепила к буксировочному крюку автомобиля.
Хуртиг услышал, как сестра говорит ему «люблю тебя», а потом увидел, как она висит в петле в студенческом общежитии в Умео.
В самом конце он увидел самого себя: как он поднимает эту чертову наркоту за воротник и с силой бьет в лицо. И еще бьет. И еще.
Когда он успокоился, то обнаружил, что прикусил себе изнутри щеку.
Молодой человек непонимающе таращился на него.
«Что за хрень тут вообще происходит?» – подумал Хуртиг.
Очень скоро он сообразил, что потерпел неудачу. Совершил жирную, мать ее, должностную ошибку. Нанес побои. Не предъявил удостоверения. Хуртиг сплюнул кровь. Рана во рту саднила.
– Лежать, – сказал он. – Я из полиции, и я видел, что ты дал той девчонке. Не двигайся, руки за голову.
Молодой человек не шевелился и не двинулся с места, пока Хуртиг обыскивал его. Кроме шприца, в кармане джинсов у парня оказался пакет с белым порошком.
