– Тут сорока на хвосте принесла, что ты расследуешь волну самоубийств среди молодежи, – продолжал Пол. – А я собираюсь писать репортаж об этом, и мне нужны детали. У меня есть доступ к «помойке», и, как я понял, эти ребята в момент самоубийства слушали какую-то музыку. Так?
Хуртиг признал, что это правда, но что он может сказать по этому поводу лишь несколько общих фраз. Он опасался, что и так уже превысил свои полномочия, просто подтвердив эти общие фразы. Пол, словно читавший его мысли, объявил, что все, что он хочет знать, вполне подпадает под закон о защите источников.
– Каждый имеет право передавать сведения прессе, не будучи за это наказанным и не рискуя, что его личность раскроют. Первая глава, первый параграф «Акта о свободе печати».
Хуртиг рассмеялся, и Пол объяснил, что двадцать лет в мире газетчиков научили его, что самое важное для журналиста – это источники. Если ты не бережешь источники, тебе нечего ловить в профессии. Нет источника – нет текста.
Через некоторое время они, естественно, заговорили о смерти Марии Альвенгрен.
Пол объяснил, как он беспокоится за Ванью, и повторил уже сказанное: музыка, которая ей нравится, отрицательно влияет на нее.
– Столько крови, огня, смерти и ненависти. Чёрт, хотел бы я, чтобы она слушала «Clash» или «Ramones». Конструктивная злость.
Хуртиг подумал, что Пол, кажется, хороший человек, и решил помочь ему со статьей.
– Пришли мне свой текст; я посмотрю, не смогу ли что-нибудь добавить.
Пол кивнул, сказал, что ему надо на воздух и что он хочет дозвониться до Ваньи, узнать, все ли у нее в порядке. Он взял телефон и вышел на террасу.
Эдит, теперь уже явно опьяневшая, танцевала с Исааком в центре зала. Исаак провоцировал ее на дьявольски вызывающие па.
Хуртиг уселся в кресло рядом с Хольгером и налил виски из почти опустевшей бутылки.
– Ревнуешь? – спросил Хольгер, кивая на Исаака.
Нога Эдит оказалась на бедре Исаака в танце, сильно напоминавшем имитацию полового акта.
Я-то нет, подумал Хуртиг, глядя на Пола в окно. А он – да.
Черная меланхолия
«Кристиан Тиран»
Мне было одиннадцать; я долго размышлял о тех странностях, которые есть в Библии, и спросил папу, почему Бог сказал «Да будет свет», хотя Он сотворил день и ночь в первый день, а Солнце, Луну и звезды изобрел только на четвертый.
Я задумался – появился ли свет в первый день или люди просто написали неправильно, и не была ли эта Библия пробным экземпляром, и не существует ли более удачных версий. Но папа только ответил, что это Слово Господне, закрыл дверь и оставил меня наедине с моими мыслями.
Я думал, что папа и все другие папы, может быть, воспитывают своих детей в слепой вере в Бога потому, что сами сомневаются в Его существовании, но когда я сказал об этом, мои слова вызвали бурную реакцию, и мне пришлось объясняться перед всей общиной. Члены общины молились, то и дело перебивали меня, рыдали, и это затянулось надолго.
Вчера я был рассеян и потому порезал себя больше, чем обычно. Чтобы спасти положение. Кухонный нож очень эффективен, руки выглядят блевотно. Голова – не знаю. Она горячая, липкая, в глазах щиплет.
– Тебе нужен врач. – Какой-то молодой человек не отрываясь смотрит на меня, и я не выдерживаю. Взгляд, как у куратора или учительницы. Наигранное беспокойство человека, который на самом деле хочет просто поскорее вернуться домой к семье и сесть перед телевизором. Эти глаза говорили: надо, чтобы я прекратил быть тем, кто я есть, и не причинял бы окружающим беспокойства.
– Будь спокойнее… – Парень кашляет. – Ты же, блин, совсем псих.
Ты не знаешь, что такое псих, думаю я и снова остаюсь в одиночестве.
– Мне нужны деньги на новые струны, – сказал я, потому что знал: маме нравится думать, что я играю на гитаре.
Для семьи я был гитаристом, который играл так много, что струны постоянно рвались. Мама дала мне деньги. Я купил на них пиво, и в тот же день струны порвались по-настоящему. Мне все равно нужны были деньги, но я не мог больше лгать.
Почему я никогда не стремился узнать, кто я?
Есть только один толковый ответ.
Человек предпочитает мифы.
Вот почему я делаю то, что делаю. Чтобы показать всем, что миф в конце концов становится жизнью и правдой.
Скоро умрет еще один человек. То же происхождение, та же жизнь, такая же очевидная часть мифа.
Мы не виделись больше полугода. Я получил первую кассету, слушал ее тайком. Сердце тяжко билось от предвкушения, когда я нажал кнопку и стал слушать.
Голос звучал по-другому. Глуше, взрослее.
«Помнишь, как мы играли в «Убийство в Восточном экспрессе»? Я был Эркюлем Пуаро, диван в папином кабинете – вагоном, где я допрашивал тебя, а ты был убийцей. Помнишь?»
Потом молчание. Только тихий шум.
«Когда-нибудь мы сыграем эту пьесу по-настоящему».
Я задерживаюсь в гримерной еще ненадолго. Пишу несколько строк на бумажке, прицепляю ее на стену и ухожу.
Жизнь – это не игра, пишу я. Это война, победить в которой не удастся, и есть только одно правило: каждый сам за себя, и Бог – против всех.
Симон
«Кристиан Тиран»
– С ума можно было сойти, – сказал Козлиная Бородка, солист «Burning Corpses».
Участники группы разогрева собрались вокруг столика Симона и Эйстейна.
– Обычный концерт Голода, – сказал Симон, и ему стало почти жаль их – так они смутились. Но играли ребята определенно не так плохо, как он ожидал.
– Где Голод? – спросил кто-то. – Вы хорошо его знаете?
– Его? – отозвался Симон. – Он или оно удрало отсюда надолго.
– Но забыло свой усилитель.
– Мы о нем позаботимся.
Симону хотелось, чтобы мифы, окружающие Голода, были правдой, а не строились на сказках о разбойниках, но этот чёрт Эйстейн просто непредсказуем, и рассказывать про усилитель правду уже поздно. Эйстейн придумывает массу всего, и эти истории живут собственной жизнью. Никто не поверит Симону, что Голод собрал усилитель сам.
Во всяком случае, Козлиная Бородка и прочие из «Burning Corpses» выглядели довольными. Сейчас они думают, что принадлежат кругу посвященных.
– Не хотите присоединиться к вечеринке после концерта? – спросил Бородка. – На Бьере.
– Может быть.
Кто-то похлопал Симона по плечу. Еще одного человека он сейчас не в силах вынести. На этот раз явился устроитель, рослый парень с красным ирокезом; он принес гонорар. Две тысячи монет плюс две с половиной – за проданные пластинки и сувениры. Хорошо, что выпивка бесплатная, иначе убытков было бы еще больше. Эйстейн занялся деньгами. Сумма как раз покроет долг за пакетик, который только что кончился, но сегодня вечером Симону понадобится еще.
