Когда Хуртиг, усевшись за стол, включил компьютер, в кабинет вошел Шварц в обществе высокой чернокожей женщины лет пятидесяти. Женщина улыбнулась и протянула Хуртигу руку.
– Эмилия, – представилась она. Первой реакцией Хуртига было сильнейшее удивление.
Конечно, он уже решил про себя, что Эмилия Свенссон – молодая хрупкая блондинка, может быть – в очках, и теперь ему напомнили, что надо как-то справляться со стереотипами. Эмилия Свенссон являла собой противоречие и своему голосу, и своему имени в равной степени.
Они какое-то время смотрели друг на друга. Глаза у Эмилии блестели.
– Вчера вечером Голод давал концерт, – сказала она наконец.
– Вчера? И где?
– Не знаю… Я выяснила это незадолго до вашего прихода. Конечно, я всего лишь техник, но я не удержалась и кое-что проверила. Можно мне присесть за ваш компьютер?
Хуртиг предложил ей стул, она открыла какую-то домашнюю страницу, форум поклонников экстремальной музыки, и показала ему ветку обсуждения. В нескольких комментариях, сделанных в течение дня, говорилось о представлении в пятницу вечером.
– Кажется, это подпольные концерты, – заметила Эмилия. – Неудивительно, если учесть, что они собой представляют.
Во многих комментариях речь открыто шла о нанесении себе повреждений, а некий R. I. P. рассказывал, что Голод изрезал себе руки кухонным ножом во время концерта и что он был покрыт мукой и рыбьими потрохами. Однако о месте проведения концерта комментатор умалчивал.
Рыбьи потроха? И пресноводного карпа в том числе? Хуртиг улыбнулся: это притянуто за уши.
В остальном Хуртиг был совершенно сбит с толку. За последние несколько дней – три убийства, из которых два с большой вероятностью совершены одним и тем же человеком, и оба убитых были друзьями Хольгера Сандстрёма.
Сколько самоубийств за последние недели? Хуртигу никак не удавалось мыслить ясно.
Ванья близко связана с Голодом, и Ванья – биологическая дочь Хольгера. Приемный отец Ваньи Пол шлялся возле места преступления и пишет статьи о самоубийствах.
Не связано ли все это воедино? Волна самоубийств захлестнула и ребят из молодежного центра «Лилия», где работает Айман, где в качестве приглашенного преподавателя ведет занятия Исаак и где до болезни работал Ингу. Неужто мир настолько тесен? Стокгольм, во всяком случае, – да.
Хуртиг почему-то чувствовал себя одураченным. Словно кто-то насмехается над ним.
– Я еще не повидался с Олундом, как пришел, – сказал он. – Не знаете, как там у него с Модином и Густафсоном?
– Думаю, он в патологичке у Андрича, разбирается с отчетом о вскрытии, – сказала Эмилия. – Вскрытие Густафсона произвели кое-как. Тот, кто замещал Андрича во время отпуска, явно стремился сделать работу побыстрее. Не исключено, что он кое-что просмотрел.
Она поднялась со стула. Высокая, почти одного роста с Хуртигом.
– А что, если вы видели убийцу на похоронах? – добавила она, словно прочитав его мысли. – Это не так уж невероятно – мы, кажется, имеем дело с человеком, который демонстрирует все качества Темной Триады.
– Что вы имеете в виду?
– Комбинацию психопатии, нарциссизма и макиавеллизма.
Когда Эмилия Свенссон ушла, у Хуртига появилось неприятнейшее чувство в желудке. Теперь Ингу – жертва убийства, а убийство хуже, чем самоубийство.
Ненависть – это трудно.
Когда имеешь дело с самоубийством, то знаешь, кто убийца, и родственники редко ненавидят самоубийцу. Иное дело – отвращение к самому деянию. Это ему было хорошо известно. Надо рассказать Исааку.
Хуртиг просмотрел почту и среди спама обнаружил письмо от Жанетт Чильберг, своей находящейся в отпуске начальницы.
В последний раз она писала довольно давно; сейчас Жанетт сообщала, что мерзнет во фьорде со своим сыном Юханом, подумывает купить дом в Испании и уволиться окончательно. Хуртиг сомневался в серьезности ее намерений; он написал короткий ответ: предложил увидеться как-нибудь за кофе или пивом, когда она вернется в Стокгольм.
Хуртигу ее не хватало; он спрашивал себя, насколько хорошими друзьями они успели стать до того, как она ушла в отпуск. Неужели друзьями их сделала только работа?
Он выключил компьютер, и тут с коммутатора сообщили, что его спрашивает какая-то девочка по имени Ванья.
– У вас есть время или попросить ее перезвонить завтра? Рабочий день официально уже закончился.
Хуртиг посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого.
– Соедините, – попросил он; ему было интересно, чего она хочет.
В трубке щелкнуло, и Хуртиг услышал гул транспорта. Потом быстрое дыхание Ваньи.
– Йенс? – Она как будто запыхалась, и Хуртиг предположил, что она идет по улице.
– Да, я. Как дела?
Ванья глубоко вздохнула, а потом из нее полились слова. Она рассказала, что не далее как вчера виделась с неким человеком по имени Симон. Всего за несколько часов до возвращения в гостиницу.
– Я думаю, Голод – это он, – сказала Ванья.
Симон, подумал Хуртиг. Это имя всплывало среди результатов, когда он искал в интернете Голода.
Хуртиг нашел ручку, вынул из принтера лист бумаги и стал записывать. В отличие от их утреннего разговора, сейчас он официально был полицейским, а не частным лицом или знакомым.
– Симон живет на Фолькунгагатан, и я сейчас иду к нему.
– Почему? Ты же едва его знаешь, и…
– Мы переспали, и, по-моему, я влюбилась, – перебила Ванья. Хуртиг не знал, как объяснить словами зарождающееся в нем чувство холодного страха.
– Симон рассказывал о своем детстве, – продолжала девочка; ее невинность пугала Хуртига. – Он говорил, что его родители были ужасно религиозными и что он ненавидит своего отца.
Все встает на свои места. Часто самое важное оказывается у тебя прямо перед носом.
Ванья и Симон были на берегу. Сразу после этого там оказался труп.
Все сходится.
Кассеты и бандероли, и еще чёртова куча скрытых посланий. Ногти, волосы, водительские права. Что, если человек, который посылает кассеты склонным к самоубийству подросткам, и убийца Густафсона и Модина – один и тот же человек?
Надо добраться до Симона.
Но подозрение, что Ванья сейчас идет на встречу с убийцей, было еще таким слабым, что не стоило облекать его в слова. Хуртиг не хотел пугать Ванью.
Он может ошибаться.
Но может и оказаться прав, и тогда последствия его колебаний будут весьма ощутимыми.
– Зачем тебе встречаться с ним?
– Затем, что я не хочу, чтобы он сделал запись для меня. Не хочу умирать. Я передумала, и по-честному – это благодаря вам и тому, что вы рассказали про свою сестру.
