Третьим примером жестокой борьбы Петра I со старыми народными верованиями, нравами и бытом приводятся мероприятия царя, совместно с духовенством православной церкви, против церковного раскола. Вопрос об отношении Петра I к расколу чрезвычайно сложен, но и он при критическом отношении к нему легко разъясняется с точки зрения интересов регулярного государства Петра – так же, как и рассмотренные выше. Прежде всего необходимо констатировать, что раскол не был вызван реформами Петра. Он вылился в широкое и обостренное движение еще до его реформаторских мероприятий. Поэтому Петру приходилось или подавить его всецело, или упорядочить, успокоить теми или другими способами – во всяком случае, ввести в государственные рамки. Петр поставил своей задачей последнее.
При оценке мероприятий Петра по расколу необходимо исходить из того положения, что в отношении к жизни, науке, быту, вере и церкви между с одной стороны Петром I как передовым, прогрессивным государственным деятелем и с другой – раскольниками, этой отсталой, реакционной, полной нетерпимости и исключительности, не знающей компромиссов, довольно значительной среди подданных русского царя общественной группой, имелись принципиальные расхождения. Раскол был не только религиозным и бытовым явлением, он явился при Петре активным движением, политическим и общественным. И в этом случае он не мог не столкнуться с общегосударственной политикой Петра. Для царя было ясно как день, что «при растущем в науках свете» нельзя России продолжать жить изолированно, чуждаться людей других национальностей и иной веры, что ей нужны знания, наука и техника, нужны фабрики и заводы, для чего необходимо установить и поддерживать связь с людьми Запада, учиться у них и заимствовать от них основы военного искусства и морского дела, дабы удержаться хозяевами на территории, которую занимал русский народ. В расколе все эти стремления и мероприятия Петра встречали непримиримое отношение и всяческое противодействие. В крайнем своем отрицании принятого царем направления политики и в протесте против основных его мероприятий некоторые течения раскола доходили даже до проповеди самоуничтожения, самосожигания. С другой стороны, в глазах Петра раскольники являлись такими же темными, «нищими духом», как и «божьи люди», нищие в бытовом и экономическом отношении. Поэтому и в данном случае он ставил своей задачей борьбу с расколом и устранение из самого сознания своих подданных глубоко порочных, отсталых взглядов и верований, «ибо, – полагал он, – все беспорядочной варварской обычай, смеху есть достойной, и никакого добра из оного ожидать невозможно»
[1256].
Петр повел борьбу с расколом всеми мерами, и прежде всего путем просвещения, воздействия на мир идей. Мы видели, с каким вниманием подбирал он кандидатов для замещения епископских кафедр епархий, приверженных к расколу, – нижегородской, сибирской, петербургской; как побуждал пастырей церкви к проповеди истинной веры, обращался через Святейший синод с увещанием к пребывающим в расколе, пытался ограничить территорию раскольничьих поселений и скитов, не допустить ухода непримиримых последователей раскола в глушь лесов Севера и особенно Сибири. Все это меры государственного характера, снисходительно-мягкие, не лишенные благожелательности по отношению к впавшему в соблазн темному человеку. Придерживавшиеся раскола люди, выполнив некоторые, строго определенные требования и соблюдая установленные ограничения, предъявленные к ним государством, могли спокойно жить и трудиться. Указ Петра I Сенату от 14 апреля 1722 года предписывал: «Расколников и бородачей от служеб не отставливать»
[1257]. Но когда их настроение и поступки переходили из области религиозной и бытовой в область общественной и политической жизни и раскольники начинали активно проявлять свой протест против государственной власти, подрывая уважение к законам и установленным порядкам, сея тревогу, например, по поводу близкого конца мира, подбивая посторонних людей к бегству в дремучие леса, к замкнутой жизни в общине, изолированной от прочего мира, и особенно когда они выступали с проповедью самоуничтожения, – естественно, Петр не мог относиться спокойно к таким антигосударственным явлениям и не пресекать их самыми решительными мерами.
Для понимания политики Петра по отношению к раскольникам характерен его собственноручный указ, данный Сенату в конце царствования, за год до смерти, 8 февраля 1724 года. «Есть ведомость, – сообщает Петр Сенату, – что раскольшики, которые близ Повенца живут, намерелись уйтить в Сибирь и некоторые уже и поехали; того ради надлежит сие престеречь». Далее царь высказывает свое мнение о необходимых, с его точки зрения, мерах по отношению к беглецам: «А по моему мнению, мочно к ним явной указ послать: ежели так станут делать, то как беглецы будут казнены». Со свойственной ему лаконичностью и убедительностью мотивировки он обосновывает свое предложение: «…понеже им всякая свобода есть ‹…› а там их и так много». При этом царь не обязывает сенаторов в точности следовать его мнению: «Или как лучше рассудите»
[1258].
Из всего сказанного об отношении Петра I к расколу видно, что уголовные его законы не являлись единственными выразителями и показателями отношения государственной власти к раскольникам, а занимали среди других мер и средств, направленных к сокращению и ослаблению влияния раскола на современную ему общественную жизнь, строго определенное место и имели тот или иной характер в зависимости от отношения самих раскольников к государству Петра I и его политике.
Не только крупные преступления по законодательству Петра Великого карались тяжкими наказаниями, по мнению профессора Филиппова, но и «самые обыкновенные полицейские проступки и нарушения», по его словам, «вели за собою галеры, конфискации и даже смертную казнь»
[1259]. В качестве образца тяжких уголовных санкций за небольшие проступки приводятся им в числе других, например, наказания за неуказную обработку кож: «Чтоб с будущего, 1719 года ни в домах, ни в рядах кожей и обувей не осталось старого дела с дегтем (указ предписывает: “…а делали б с ворванным салом”); а кто сей указ преступит, тот будет лишен всего своего имения и сослан будет с наказанием на вечную работу на галеры»
[1260].
Действительно, такой указ был издан в 1718 году, 17 января, и среди подлинных законодательных актов он сохранился в черновом виде, написанный рукою самого Петра
[1261]; в беловом официальном списке он также подписан им собственноручно. Таким образом, указ является подлинным выражением воли самого царя.
В чем же смысл суровой санкции за неисполнение, казалось бы, столь незначительного предписания, [а] именно за употребление при обработке кож дегтя вместо ворваньего сала? Нельзя ли здесь в самом деле усмотреть один из типичных примеров чересчур щедрого рассыпания законодателем угроз и наказаний, характеризующих повышенную его строгость и безучастность к страданиям людей, подвергшихся наказаниям, полностью незаслуженным или, во всяком случае, не соответствующим тяжести проступка?
