По содержанию эта рецензия мало отличалась от оппонентского отзыва и выступления Александра Андреева на защите Воскресенского в 1944 году. Но вот тональность ее была заметно более резкой. Не стесненный более рамками оппонентской этики (или каких-то личных договоренностей), Александр Игнатьевич подверг труд Николая Алексеевича уничтожающей критике, по существу отказавшись признать его имеющим научное значение. В итоге Андреев безапелляционно заключал, что «картины “правотворчества” Петра Великого не получилось, а налицо лишь случайные… материалы для того, чтобы дальше работать над той же темой»
[166].
Не останавливаясь на детальном рассмотрении причин столь глубокого неприятия Андреевым работ Воскресенского, отметим, что это неприятие имело не только профессиональную, но и сугубо личную, эмоциональную основу. К настоящему времени можно полагать установленным, что Александр Андреев с самого начала знакомства с Николаем Алексеевичем в начале 1920‐х годов
[167] воспринял его как самоуверенного дилетанта-неофита, упорствующего в своем археографическом невежестве. Воспринял как неприятного и небезопасного «чужака» в цеху хранящих подлинно академические традиции ленинградских археографов.
Это остро негативное восприятие Александр Игнатьевич пронес через последующие десятилетия. Даже сквозь мытарства допросов в ОГПУ, красноярской ссылки и блокадных месяцев. И теперь, в первые послевоенные годы смог нанести еретику от археографии Николаю Воскресенскому несколько решительных ударов.
Х
Не сумев воспрепятствовать публикации первого тома «Законодательных актов Петра I» (из-за невозможности повлиять на руководство Института права), Александр Игнатьевич «отыгрался» на томе втором. Ведь не случайно же этот том остался после войны – в виде рукописи – в библиотеке именно Института истории (где хранится и в настоящее время
[168]). Но этим Александр Андреев не ограничился.
Будучи ответственным редактором многотомника «Письма и бумаги Петра Великого», Андреев, судя по всему, фактически отстранил Воскресенского от участия в рабочей группе по его подготовке (в которую Николай Алексеевич был включен, как уже упоминалось, в 1943 году). Состоявшийся в июне 1946 года выход в свет второго выпуска седьмого тома «Писем и бумаг…» явился несомненно воодушевляющим событием для такого искреннего почитателя Петра I, каким был Воскресенский. Особенно принимая во внимание то обстоятельство, что публикация многотомника была приостановлена в 1918 году.
Однако имя Николая Воскресенского в числе составителей второго выпуска, увы, не значилось
[169]. Нетрудно догадаться, что Николай Алексеевич не фигурировал и в ряду составителей первого выпуска восьмого тома, изданного в феврале 1948 года
[170]. Учитывая подобный контекст, также несложно догадаться, что ни слова не было сказано о Воскресенском ни в сведениях о работе Института истории за 1945 год, ни в специальном обозрении деятельности институтского сектора истории СССР до XIX века за 1946-й
[171].
Но и этого Андрееву было мало. Как известно, Александр Игнатьевич являлся ответственным редактором также сборника «Петр Великий», подготовленного Институтом истории и опубликованного в 1947 году. Впервые после 1917 года жизни и деятельности отдельного российского монарха оказался посвящен особый сборник статей – причем всецело академически содержательных, безо всяких агитационно-разоблачительных сюжетов. Даже ссылок на работы И. В. Сталина в 433-страничном сборнике оказалось помещено всего шесть (все – в статье Б. Б. Кафенгауза
[172])! Для тех лет, мягко говоря, маловато.
Не приходится сомневаться, что редактирование сборника со столь идеологически неоднозначной темой потребовало от Александра Андреева не только значительных усилий, но и незаурядной стойкости характера. А ведь над ним все еще продолжала нависать судимость по «академическому делу»… Сам Андреев поместил в сборнике три свои статьи: «Петр Великий в Англии в 1698 г.», «Основание Академии наук в Петербурге» и «Памяти Ивана Афанасьевича Бычкова»
[173].
Вот только для статьи Воскресенского места в сборнике не нашлось – хотя к тому времени Николай Алексеевич уже завершил подготовку книги «Петр Великий как законодатель», множество фрагментов которой было совсем не сложно оформить в виде отдельных статей. Да и в разделе «Подготавливаются к печати» «Списка трудов Н. А. Воскресенского» от 1 октября 1943 года упоминались такие работы, как «Разыскания о законодательных актах Петра В[еликого]», «Иностранцы – сотрудники Петра I: Генрих Фик, Ан. Хр. Люберас, Корнелий Крюйс и Вилим Геннинг»
[174]. Притом что сборник специально посвящался столь почитавшемуся Воскресенским Петру I, невозможность поместить в этом издании даже небольшую статью явилась для Николая Алексеевича, безусловно, сильнейшим ударом.
Но 1947 год принес Воскресенскому и еще более тяжкое потрясение. 12 января на семьдесят третьем году жизни скончался Б. И. Сыромятников. «После тяжелой и продолжительной болезни», как было стереотипно отмечено в некрологе
[175]. Николай Воскресенский остался без жизненно важной для него моральной и административной поддержки со стороны Бориса Ивановича.
