Александр Солженицын. Середина 1960-х годов
Слева направо: Иосиф Богораз (отец Л.И. Богораз), Елена Боннер, Виктор Некрасов, Лев Копелев
(Архив Центра изучения Восточной Европы Бременского университета)
Друг Солженицына, бывший узник сталинских лагерей литературовед Лев Копелев, увидел в оккупации и позитивную сторону – моральную победу побежденных. 21 октября 1968 года Копелев написал открытое письмо Милану Кундере
[149], в котором поздравлял его с 50-й годовщиной чешской государственности и признавался в своей любви к чешской литературе – Карелу Чапеку, Ярославу Гашеку, Владиславу Ванчуре и Витезславу Незвалу. Он писал, что не только читал этих авторов, но и переводил их, так же как и некоторые главы из кундеровского «Искусства романа». Копелев уверял Кундеру, а через него и «весь чехословацкий народ» в своих самых благородных чувствах и выражал надежду, что вопреки трагическим событиям «братство» удастся сохранить. Он вспомнил демонстрацию на Красной площади, чешскую тему в творчестве Марины Цветаевой и Бертольта Брехта, который после своей эмиграции из Германии в 1933-м жил в Праге, был вовлечен в культурную и политическую жизнь Чехословакии и имел связи с чехословацким сопротивлением 1939 – 1945 годов (Копелев Брехтом занимался как германист). С точки зрения автора письма, Пражская весна стала воплощением мечты Яна Гуса, Карла Маркса и Владимира Ильича Ленина, а имена Дубчека, Сво´боды, Смрковского и Черника
[150] останутся в одном ряду с именами святого Вацлава, Яна Амоса Коменского, Томаша Гаррига Масарика, Ярослава Гашека и Юлиуса Фучика. Эта дикая смесь героических фигур и торжественно-риторический тон письма как бы возвращали к иллюзиям, сопровождавшим весь «период реформ» вплоть до начала оккупации – о братстве русского и чехословацкого народов, о «социализме с человеческим лицом» как реализации ленинских идеалов и о светлом будущем в духе прогрессивных традиций. Письмо Копелева к переводчице, литературоведу и дочери лидера австрийских коммунистов Элизабет Маркштайнот 20 октября дает возможность рассмотреть амбивалентность его мыслей, спрятанных за фасадом «официального» письма. Он пишет, что охватывающие его приступы стыда, горя и отчаяния сменяет ощущение триумфа, пусть пока только морального: силы демократического и гуманистического социализма одержали нравственную победу
[151].
Однако большинство интеллектуалов отнеслось к августовским событиям гораздо более скептически. Литературовед Павел Семенович Рейфман
[152], преподававший русскую литературу XIX века в Тартуском университете, в своих двухтомных мемуарах под названием «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры» подробно описывает хронологию Пражской весны и в своей оценке русского вторжения приходит к двум выводам: 1) В результате вторжения произошел окончательный разрыв между советской «либеральной интеллигенцией» и политической элитой и отпали любые возможности компромиссного решения, казавшегося реальным в первые годы брежневского правления; 2) дружественный народ начал в течение одного дня ненавидеть русских. Рейфман приводит как анекдот случай с его знакомым, чешским геологом и членом коммунистической партии, который учился в Ленинграде, а впоследствии бывал в служебных командировках в Африке. Когда местные дети однажды спросили его, бывают ли и у него на родине обезьяны, то тот ответил «Да, целых 800 тысяч», намекая на количество оставшихся в Чехословакии советских солдат
[153]. (На самом деле по оценке историков, советских военных там было приблизительно вдвое меньше.)
Павел Рейфман подчеркивает в своих воспоминаниях солидарность с чехами, проявленную эстонцами (а также многими русскими, живущими в Эстонии) по поводу вторжения
[154]. Ряд протестов был запротоколирован в связи с сентябрьскими студенческими днями в Тарту, когда студенты несли плакаты с лозунгами против «туристов-танкистов»
[155].
О взаимосвязи между оккупациями территорий, уже входивших в состав Советского союза, так и за его пределами говорил и литературовед, а позднее архивариус советского диссидентского движения и русской эмиграции Габриэль Суперфин
[156], чьи высказывания в дискуссиях на эту тему летом 1968 года можно найти в подробных отчетах сотрудника КГБ, которые находятся в архиве государственной безопасности и были рассекречены в постсоветской период
[157].
Павел Семенович Рейфман
