– Именем единения! – прозвучав в последний раз. – Огонь!
От линкора засветилась густая линия, по мере подлёта приобретая очертания продолговатого предмета, с острыми наконечниками на своём хвосте.
– Закрыть отсеки. – скомандовал Ганкер.
Слушаясь приказа, Зак и Голи двинулись с места, пробегая по каждой секции, вручную опечатывая.
Свет от плазменной торпеды стал ещё ближе, добравшись до цели, она прожгла левый борт, вылетев за пределы обшивки Горгоны, создав вакуумный всплеск.
Получив повреждения, корабль заскрежетал, накренившись в бок.
– Аден! – закричал капитан. – Помогай!
Ганкер отчаянно старался привести всё в действие, отключая самые маловажные системы и направляя энергию к двигателям.
Вены на его руках вздулись, стараясь перевести штурвал, подняв падающее судно.
Пробежав от центра связи, Аден ощущал, как его ноги стали произвольно скользит вперёд.
За потоком воздуха уносились лёгкие и незакреплённые предметы, скрываясь за последней секцией.
Именно тут, заклинив, ворота оставляли малую щель.
Помимо знакомой пробоины, сквозь неё Аден усмотрел и Зака, всеми силами борющегося с всевластным потоком.
Держась за обрывки корпуса, ещё до того, как Аден успел бы что-нибудь предпринять, пальцы Зака разжались, в полёте отчаянным взглядом посещая Адена, скрывшись в бесконечном пространстве.
Вцепившись в держатель, Аден подтянулся к дверной панели створок, срывая крышки, закоротив устройство и чудом захлопнув створки отсека.
Осуществив последний залп, с линкора потянулось сразу несколько густых линий, заработали сотни кинетических пушек, не давая возможности упустить цель.
Так близко, град снарядов, будучи готовыми, прожечь, развалить судёнышко и… замерцав, появился межпространсвтенный туннель транзита, в мгновение, выкидывая из себя корабль в новое местоположение на карте созвездия.
Как подброшенный под воздействием гравитации камень, Горгона стремительно падала, её всё несло, пока не ударившись о поверхность песчаной дюны, проезжая, зарывшись глубоко носом
Адена, как тряпичную куклу подкидывало из стороны в сторону, в глазах потемнело, отбирая сознание.
Нос-Аэрас
Великая пустота взывала к нему.
С каждым разом, она по новой завязывала данный бессмысленный разговор.
Неразборчивый, уподобляясь фырканью скалистого ползуна, при исключительно крайнем темпе мчащий к Адену знакомый узор.
Сквозь тернии к звёздам, проскакивали: столбы энергий мглистых образований, усеянные астероидами поля, в пределах морозных хвостом комет и глобул.
В текущем многообразии, как по указке сконцентрировавшись ровно по центру, акцентируясь на конусообразную станцию.
Отчётливо, как замедленная мина, злобно нависнув нам всем сущим, сочась потоками страха, ужаса и непередаваемого в своих масштабах чуждого невежества.
Вспыхнув факелом, по всей протяжённости контура огнями, отрисовывая стыковочные глады, пики обзорных башен, в узкую мешанину: утыканных антенных и заборников материи.
С импульсов раскрывая собственные автоклавы, оранжевым маревом тумана – испуская излишки.
Случилось событие и, хлынув с нижнего яруса связующей от станции и звездой полоской, в настоящем водовороте демонстративно для Адена осушая, заблестели ещё два луча, принявшись за оставшиеся поблизости светила.
И из истоков давящей пустоты, переливаясь мембраной энергии, грозным голосом, Адену был адресован вопрос.
Не умный, не с философским подтекстом иль хоть малость сколько-то иным.
На деле – однотипно-надоедливо, повторившись по стечении длительного промежутка от молчания, спросив:
– Зачем?
Наверное, раз трёхсот пятидесятый, ответив про себя, Аден подумал – а в чём действительно смысл всего? Действительно, зачем?
Есть ли цель или обязательство, хотя бы, к примеру, отвечать на него.
В таком случае, вероятнее, в этом небытие, он вновь забудет ответ, возможно, как обычно к следующему разу вспомнил удачную шутку, на самом же деле, как и рассказав, так и посмеявшись лично.
Но, отчего же эти разговоры «ни о чём», ему так дороги?
Наверное, считая, видя или найдя идеального слушателя-собеседника, убаюкивающе-успокаивая – не думая о том, что говорит, ведь это и не обязательно.
Подобно ночной тишине или беззаботной людной улице, где по возможности затерявшись в толпе, среди триллионов голосов абстрагироваться и в пустоте, навечно запомнив ощущение безмятежности.
– Наверное, потому что, все умрут. – шевельнулись губы Адена.
Вряд ли и самому понимая, что он говорит, возможно, таким образом, наконец, сознавшись самому себе, сказав правду, скрываемую все эти годы глубоко внутри.
Имел ли он ввиду конкретно «всех» или «всех», кто его обидел: издевавшиеся над семьёй, лишивших дома, обрекая на вечную неволю.
Или… искоренив весь мир.
Анигилировав саму природу злобы, как таковой, оставив только один, понятный, естественный уклад.
Пройдя мысленным ответом, со станции по горизонталям, пронзая насквозь конусообразное рукотворное строение, ярым блеском мчалась волна.
По всей длительности, стаскиваясь по обе стороны строения, возникли символы, перенасытившись от избытка втягиваемой энергии, пополняясь трещинами.
Отходя малыми очагами, пока не раскроив верхушку, не вырвавшись заревом калеблящихся солитонов материи.
Застилая глаза белым шумом, ошпаривая и тут же разжигая, Аден в последний раз вздрогнул, от боли раскрыв глаза.
Всё прекратилось.
Глубоко вдохнув, он находился ровно там, где встретил падение корабль.
Лёжа, в отсеках раздробленной Горгоны, от опасной дистанции между ним и свисавшего над лицом силового кабеля разрушенной онокулярной системы досмотра.
Настроживающе жужжа, пшиками и искрами посыпая лицо Адена, с опаской, но, подпёршись руками, позволив в бок отползти от себя.
Уткнувшись о перевёрнутую действительной рухнувшего звездолёта, под ногами Адена хрустели кружки, перебрались и смялись столовые приборы, выцветшая фотография нескольких адамантийцев и записей капитана.
Гулявшим ветерком наполнились лёгкие, со всей радостью его чистоты, Аден выгнул спину, распрямился, в порыве покинуть, в зове двигаясь к истокам ветра.
Только бы сделать ещё пару глотков, не тех затхлых, как от системы кислородного обеспечения.
Оттуда напрямик, от вываленного перевёрнутого трапа, били горячие лучи, падая к носкам обуви.
