— Замуж вышла, фамилию сменила, — пояснила Аня, — а до загса Михайловой была.
— Ну так не одна ты такая, — проворчала сестра. — Я аж три раза штамп в паспорте ставила, Пуськовой с последним мужиком стала. А в детдоме, как и ты, на Михайлову отзывалась. Пригласишь чайку попить?
— Конечно, — согласилась Анечка. — Только тихо, мои уже спят!
Вам кажется большой глупостью вести ночью домой незнакомую женщину? И вы, наверное, правы. Но Герасимова сразу поверила, что перед ней близкая родственница.
— Хорошо живешь, — заметила Саша, очутившись в хоромах Ани. — Квартиры объединила?
Наивная Нюша рассказала сестре, как ей повезло с соседками, с Тимошей и с работой.
— Я такими подарками судьбы похвастаться не могу, — поморщилась Александра. — Меня после того, как отец маму убил, отправили фиг знает куда. Долго рассказывать, как моя жизнь сложилась, в другой раз доложу в деталях. А если коротко, то так: выучилась я на парикмахера, переезжала с места на место, очень в Москву рвалась, с трудом попала в столицу. Мечтала работать на телевидении, пристроилась на один канал администратором, но денег там почти совсем не платили…
Александра махнула рукой.
— Три ведра дерьма съела и все же стала корреспондентом, сейчас на кабеле работаю.
— Где? — заморгала Аня.
— Не парься, — отмахнулась сестра, — не важно. Как только в Москве очутилась, начала тебя искать. Много времени и сил потратила, и вот — удалось!
— Ты сказала, что нас отправили в детдом после того, как папа убил маму, — еле слышно пролепетала Аня. — Я про отца ничего не знаю, у меня в свидетельстве о рождении в этой графе прочерк. А вот маму звали Татьяна.
— Да, она была Михайлова Татьяна, — нахмурилась Саша. — Я, в отличие от тебя, мелюзги, отлично помню, что она была очень высокой, темноволосой, полной. И адрес наш в моем мозгу навсегда отпечатался: Ванюшин переулок, дом два, квартира десять. Внешность отца тоже в памяти сохранила, хотя он редко дома бывал. Огромный был мужик! Волосы до плеч, все время сигареты смолил, одну от другой прикуривал, а мама ругалась. Звали его Федор. И у нас еще одна сестра есть, Вероника. Фамилия у нее Балабанова. Но той повезло, ее взяла к себе какая-то родственница.
— Наш отец убил нашу мать? — с трудом осознавала страшную информацию Аня. — Какой ужас! Почему он это сделал?
— Вопрос прямо супер, — ухмыльнулась Саша, — для того, чтобы она умерла.
— Ничего не понимаю, — прошептала Аня. — Зачем отцу лишать жизни любимую жену, мать троих его детей?
— С чего ты взяла, что «любимую»? — скривилась Александра.
— Но как же? — смутилась Анечка. — Столько дочек завели, значит, обожали друг друга.
— Да нет, просто трахались, как кролики, и с дури презервативами не пользовались, — зло перебила ее Саша. — Знаешь, кто наш отец?
— Не-а, — пропищала Аня. — Откуда мне это знать?
— Федор Михайлович Касьянов, погоняло «Змей», — на одном дыхании выпалила сестра. — Слышала о таком?
Нюшеньке снова пришлось признаться:
— Нет.
— Он художник, сейчас бешеные деньги загребает, — окрысилась Пуськова. — Убил нашу маму, дочки по приютам мучились, а сам весело жил, вкусно жрал. Это несправедливо. Я считаю, что он нам алименты должен, их детям до восемнадцати лет платить положено.
— Мы ведь обе уже взрослые, — сказала Аня, — нечего надеяться на получение каких-то денег от него.
— Ошибаешься! — резко возразила Саша. — И есть возможность бабки с него содрать. Только нам троим надо объединиться. Я могу интервью записать — твое, Вероникино, свое. Расскажем, как нас в интернатах били, голодом морили…
— У меня этого не было, — возразила Анна. — Да, я очень хотела попасть в семью, только не удалось. Но в нашем детском доме воспитанников любили. От воспитателей и от директора я видела только добро.
— Тьфу на тебя прямо! — рассердилась Саша. — Значит, повезло тебе. А вот меня колошматили до полусмерти, еду отнимали и еще чего похуже делали.
— Кошмар! — пришла в ужас Герасимова.
— Змей обязан мои страдания оплатить! — стукнула кулаком по столу Александра.
— Тише, — испугалась Анечка, — Тимошу и бабулечек разбудишь. Ты уверена, что он свою жену жизни лишил? Почему его не арестовали? Как ты все узнала?
Пуськова почесала переносицу.
— Когда я наконец-то в Москву приехала, стала искать, где жить. Сняла комнату в области, на станции Лесной городок меня одна бабка к себе пустила. Не бесплатно, конечно, но дешевле, чем в столице, получилось. Где-то через год шла я по центру, и вдруг мелькнула мысль в голове: стой, Саша, посмотри налево! Прямо будто голос услышала, который это приказал. Повернулась, вижу здание со скульптурами. Красивые такие фигуры, сфинкс, птицы с женскими головами. Перед глазами у меня все затуманилось, потом прояснилось, и — бац! — картинка передо мной: я маленькая стою на том же месте, держу маму за руку… «Это самый красивый дом в Москве, — говорит мама, — мы совсем рядом живем. Ну, пошли внутрь, Надюша ждет. Не потеряй пакет, неси аккуратно». Мы входим в подъезд, огибаем лифт, спускаемся по ступенькам, подходим к двери. А на ней нарисован глаз. Я начала в створку стучать, кричать: «Мы пришли!» И уронила пакет. Дзынь! Похоже, в нем бутылка была. Мать как закричит: «Ах ты дрянь безрукая! Змей мне теперь из-за тупой дочери голову отвинтит! Разбила!» Дверь открылась, появилась какая-то женщина, спросила: «Танюша, на кого злобишься?» Мама сунула ей в руки сверток, в одеяло закрученный: «Подержи Аньку, я Сашке наподдам. Змей от злости на дерьмо изойдет». И как влепит мне затрещину. Я головой в стену тюкнулась, заревела… И все, картинка исчезла, закрылось окно в детство.
— Нехорошо дочку бить, — осуждающе заметила Аня. — Не нарочно же ты бутылку раскокала.
— Между прочим, в одеяле была ты, — продолжала Саша. — Еще я могу нашу комнату в родной квартире описать. Батареи там были черные, с узорами…
Глава 23
— Как интересно! — ахнула Аня. — А я только про малышовую группу детдома рассказать могу. Про платье в горошек и повариху тетю Лялю, которая кусок белого хлеба мне давала, когда я к ней на кухню забегала. Она его маслом мазала и сахарным песочком посыпала.
— Постояла я еще немного перед тем волшебным домом, где детство вспомнилось, — продолжала Пуськова, — вошла в подъезд, спустилась в подвал… А там дверь с глазом намалеванным. Позвонила. Открыла мне худенькая женщина — вся в браслетах, цепочках, бусах, во рту сигарета. И такой запах мне в нос ударил: табачный перегар, духи, еще что-то непонятное, но знакомое и невероятно родное. Изо рта само собой вылетело: «Вы — тетя Надя. А я Саша». Женщина прищурилась и сказала: «Хм, много воды утекло, что ж, входи».
— Ой, как в кино… — протянула Аня. — И она тебя помнила?
