Тогда, в восемнадцать лет, ничего она не поняла, да особо и не старалась. Он говорил, она смотрела, как меняются его губы – вот только что были как край ивового листа и тут же стали похожи на кромку воды, набегающей на береговой песок, – и думала только о том, что с ней было бы, если б он ее сейчас поцеловал. Умерла бы, наверное.
Да, тогда она не поняла его слов, а теперь они вспомнились уже понятными.
И точно так же понятны были ей слова Решетова. Тоже ведь неизвестно, что причина, а что следствие в связке между смертным страхом и инфарктом.
– Это возможно, чтобы мне отдали его ребенка? – спросила она.
Решетов, кажется, не удивился ее вопросу. Видно, и на этот счет Веня дал ему указания.
– Это не само собой разумеется, – ответил он. – Ребенок не дом, его не завещаешь.
– Но возможно?
– Вам надо будет оформить опеку.
– Это долго?
– Не мгновенно. Но быстрее, чем усыновление.
– Давайте попробуем ускорить. Левертов написал, что вы мне поможете.
– Я помогу, – кивнул он.
– А что вы на меня так смотрите? – заметила Таня.
Он смотрел с таким выражением, название которого было ей неизвестно. Даже рот у него приоткрылся.
От ее вопроса Решетов вздрогнул и смутился.
– Извините, – сказал он. – Просто я теперь понял, почему именно вам Вениамин Александрович решил доверить Алика.
– Вы этого Алика, кстати, видели? – поинтересовалась Таня. – Сильно хулиганистый?
Ей не нравился его восхищенный тон и взгляд.
– Как будто бы нет, – пожал плечами Решетов. – Обычный мальчик. Впрочем, мне трудно судить, я его видел один раз, и то мельком. И у меня нет детей.
На вид ему лет сорок. Странно, что детей нет к такому возрасту у такого во всех отношениях благополучного мужчины.
Но, в общем-то, это не вызывало у Тани не то что особенного интереса, но даже обычного любопытства.
А о том, что у нее любопытство вызывало, она немедленно и спросила:
– А как Веня вообще про него узнал?
– О, это необыкновенная история. – Решетов улыбнулся. – Моя сестра, знаете ли, пишет сценарии к сериалам. И часто ко мне обращается за всяческими историями из жизни. Ей для сюжетов необходимо, а у адвокатов житейских историй более чем достаточно. Так вот, если бы она использовала такой сюжетный ход, то сценарий у нее, думаю, не приняли бы.
– Почему? – не поняла Таня.
Сериалы она смотрела только американские, и больше всех ей нравился «Карточный домик». Там было про политику, но очень увлекательно. Волшебное появление неизвестного сына в такой сериал, конечно, не втиснешь. Но в те розовые истории, которые скорее всего и придумывает сестра Решетова, – почему нет?
– Это слишком даже для самой невзыскательной мелодрамы, – объяснил Решетов. Правильно, значит, Таня догадалась насчет работы его сестры. – Мать Алика, насколько я понимаю, была из тех женщин, которых привлекают успешные мужчины. Знаете, такие женщины всегда вьются вокруг известных людей. Из сферы политики, искусства, ну и бизнеса, конечно.
– Проститутки? – уточнила Таня.
– Дамы полусвета, я бы назвал.
– Понятно. И что?
– И ее последний мужчина был как раз из мира искусства. Эстрадный певец.
Таня хмыкнула. Она время от времени делала грим для эстрадников, нагляделась на них и насчет их принадлежности к искусству не обольщалась.
– И что? – повторила она.
Ей уже надоела обстоятельность Решетова. Больно надо ей знать подробности жизни какой-то дуры!
– У матери Алика был бурный роман с эстрадной звездой, о нем писали таблоиды. Передачи по телевидению были, кажется. А недавно у этой звезды происходил очередной какой-то развод, и телевидение так же широко его освещало. Стали показывать фото прежних лет, в том числе давно умершей любовницы, в том числе с ее ребенком, гадали, от кого он, не от звезды ли. Вениамин Александрович случайно наткнулся на такую телепередачу. А ребенок – вы же видите…
Решетов кивнул на фотографию под «Дарами волхвов».
– Понятно, – сказала Таня. – Родственники на него точно не претендуют?
– Там только дедушка. И есть его письменный отказ.
– Заверенный?
– Да.
– Хорошо.
– Думаете, хорошо?
– Конечно, – усмехнулась Таня. – Что отказ заверенный, – уточнила она. – С такими родственничками дело иметь – никакого здоровья не хватит.
– Ну, не знаю… – протянул он.
– А я знаю, – отрубила она. – В общем, Всеволод Анатольевич, мне нужна ваша помощь.
– Я обязан вас предупредить, – сказал он, – что никаких особенных сложностей в вашем случае быть не должно. По просьбе Вениамина Александровича я привозил к нему нотариуса. В больницу, в последнюю нашу встречу… Его воля относительно опеки над ребенком выражена и заверена должным образом. Поэтому моя юридическая помощь вам, возможно, и не понадобится.
– А возможно, понадобится, – сказала она. – Во всяком случае, лишней не будет. Возьметесь?
– Что ж, если вы считаете, что это необходимо, я подготовлю договор и завтра утром вам пришлю на ознакомление. Если не будет возражений, завтра же можем и подписать.
Он смотрел все тем же раздражающим Таню взглядом, но на его профессиональных качествах – на дотошности как минимум – ошеломление явно не сказалось. И чем он так уж ошеломлен, кстати?
Об этом она его немедленно и спросила.
– Вами, Татьяна Калиновна, – глядя ей прямо в глаза, ответил Решетов. – Извините, но… Вениамин Александрович ознакомил меня с обстоятельствами ваших отношений. В общих чертах, конечно. И я, по правде говоря, несколько изумлен тем, что вы восприняли его просьбу как само собой разумеющееся дело. Тем более…
Он замялся.
– Что тем более?
Таня поморщилась. С ума сойдешь от его деликатности.
– Тем более что получение вами наследства никак не увязывается с опекой над ребенком, – ответил он. – Завещание еще не оглашено, но я знаю его содержание.
– Ладно. – Таня встала из-за стола. – Спасибо. Адрес свой я вам на телефон отправлю. Присылайте договор.
Решетов тоже поднялся, вернее, вскочил. И что за дурацкая привычка приоткрывать от удивления рот? Как дитя, ей-богу.
Она проводила его до двери. Дождалась, стоя у окошка в прихожей, пока он сядет в машину. Когда его машина скрылась из виду, Таня оделась тоже. Ну да, ей не хотелось выходить из дома одновременно с ним. Потому что, не ходи к гадалке, он предложил бы вместе пообедать. Сказал бы, что время подходящее. Время-то подходящее, только вот он в этом смысле неподходящий совсем, и чем скорее ему станет это понятно, тем лучше.
