Танька и девчонки двинулись уже к выходу, когда другая продавщица заорала из-за колбасного прилавка:
– Вы чего творите, а?! Держите их! Вон ту, белесую! Ах ты воровка малая!
Колбасный прилавок был пуст, хоть шаром покати, продавщице делать было нечего, вот она и глазела по сторонам.
Девчонки сквозанули на улицу, а Таньку схватила за руку покупательница. Банка была прилюдно извлечена из ее кармана, продавщица отвесила ей подзатыльник, а еще одна покупательница сказала:
– Это Надьки Алифановой дочка. Отведу к матери, пускай задницу надерет, чтоб знала.
Мать отлупила тогда Таньку не просто ремнем, как обычно, а его латунной пряжкой. Никакие слезы не помогли, никакие крики, что есть сильно хотелось. Неделю не могла сидеть, даже в первый класс первого сентября не пошла из-за этого.
С тех пор Танька нитки чужой не взяла. Может, так всю жизнь и считала бы, что красть нельзя потому, что поймают и побьют, но две недели в доме Левертовых переменили ее совершенно. Вернувшись из Москвы в Болхов, Танька сказала матери, что утопится в Нугри, если та ее хоть пальцем когда-нибудь попробует тронуть.
Но то все было в другой ее жизни. В нынешней же своей жизни Таня понимала, что не станет бить Вениного сына, укради он хоть все конфеты в магазине. А вот что станет в этом случае делать, она не знала.
Ей представились грядущие разговоры-уговоры в полиции, в опеке, в комиссии по делам несовершеннолетних, или как это теперь называется… Мысли об этом вызывали безнадежное уныние.
«Хватит! – наконец сказала она себе. – Когда понадобится, тогда и буду думать».
Эти слова приободрили ее, а значит, являлись правильными.
Когда самолет приземлился в аэропорту Шарль де Голль, она уже выбросила из головы пустопорожние размышления. Как и всегда в Париже.
Глава 17
Гостиница находилась на маленькой улочке, отходящей от бульвара Монмартр; Таня любила в ней останавливаться. Когда она называла кому-нибудь адрес, то приходилось уточнять: не холм Монмартр, а бульвар, не перепутайте.
Дидье, правда, не путал, но он был парижанин-парижанин.
С Дидье договорились встретиться вечером как раз на бульваре, чтобы поужинать в ресторане, сквозь витрину которого Таня еще в прошлый раз, но только перед самым своим отъездом, углядела устриц.
Познакомились они год назад, и тоже в ресторане неподалеку. Выглядывая из окна своей гостиницы, Таня каждый раз видела длиннющую очередь, которая выстраивалась в обеденные часы, и ей стало любопытно, что уж такого необыкновенного за вывеской «Шартье», чтобы в очереди стоять, будто в столовую заводскую. Потому она тоже в эту очередь пристроилась.
А войдя наконец в этот «Шартье» – посетителей впускали туда по мере того, как освобождались места, – оторопела: ресторан этот в самом деле напоминал столовую. Конечно, в заводской столовой не могло быть таких столетних интерьеров с простым темным деревом и тусклым золотящимся металлом в стиле белль эпок, но длинные столы, за каждым из которых люди сидели вереницами и почти плечом к плечу, но несмолкающий гул, стоящий под высокими потолками в огромном зале, – ничего подобного Тане в Париже прежде не встречалось.
Она уже хотела повернуться и уйти, так и не поняв, что хорошего находят в этой вокзальной атмосфере те, кто встает в очередь, когда мужчина, которого впустили вслед за ней, сказал метрдотелю, молодому человеку, которому мало подходило такое торжественное наименование:
– Нет-нет, мы лучше займем вон те места, в центре. – И спросил, доброжелательно глядя на Таню: – Вы не против?
Тут Таня впервые и увидела его улыбку. Она кивнула и улыбнулась в ответ.
Когда уселись друг напротив друга за длинный стол, он сразу же сказал, что его зовут Дидье, и спросил Танино имя. Ему очень понравилось, что она русская, выяснилось, что у его мамы русские корни, прабабушка приехала во Францию после русской революции, о нет, она была не графиня, а швея, но все-таки не захотела оставаться с большевиками, и, знаете, ее профессия пришлась в Париже очень кстати, она без труда нашла работу, в отличие от многих графинь, а вскоре вышла замуж за порядочного человека, зеленщика…
Все это Дидье рассказал в те две минуты, когда они ждали официанта. В нем было столько обаяния, что по истечении этих минут Таня уже чувствовала себя с ним непринужденно и попросила помочь ей в выборе блюд.
– Я не знаю, что здесь вкусное, – объяснила она.
– Всё. – Он улыбнулся снова. – Вы видите, почти нет туристов, зато многие парижане приходят сюда попросту пообедать. Это всегда значит, что ресторан имеет прекрасную кухню.
Что ходят сюда парижане, притом именно попросту пообедать, было очевидно. Таня сидела в самом начале стола возле длинной, через весь зал тянущейся стойки, на нижнюю полку которой можно было поставить сумочку, а на верхнюю положить шляпу или зонтик, Дидье сидел напротив, а рядом с собой, скосив взгляд, она увидела мужчину, всем видом похожего на пожилого рабочего. Он выбирал блюда с привычным удовольствием и расспрашивал официанта в фартуке до пола о таких подобностях их приготовления, которых Таня даже не поняла, хотя французский знала неплохо.
– Вы хорошо говорите по-французски, – сказал Дидье, когда официант принял у них заказ и исчез.
– Французских корней у меня нет, – улыбнулась Таня.
– Это понятно, у вас такой милый славянский акцент. А где вы учились?
– В Москве, в колледже дизайна, – сказала она. – Я училась на международном отделении, без французского было нельзя.
Дидье сказал, что работает в консалтинговой компании, предложил выпить вина, ну да, ему надо будет вернуться в бюро, но только один бокал… Выпили вина, закусили эскарго, которые Таня во время своих парижских поездок полюбила, за сыром договорились встретиться завтра вечером и сходить вместе в театр… Назавтра пошли в «Комеди Франсез», Дидье сказал, что это его любимый театр, Тане тоже понравилось… В конце следующей встречи – погода была прекрасная, и гуляли в саду Тюильри – Дидье предложил зайти в отель, мимо которого проходили. Таня сто раз слышала, что французы скупые, и ей понравилось, что он не предложил пойти в тот отель, где она остановилась, то есть ею уже оплаченный. Может, умиляться этому было так же глупо, как верить в скупость французов или соблюдать правило третьего свидания, но так уж вышло, что и отель, в котором они сначала выпили кофе, а потом Дидье снял номер, оказался полон парижского очарования, и правило это не подвело.
Секс в их третье свидание получился таким же легким и приятным, как его улыбка. Может быть, связь между ними случайна, но развеяла одиночество; так Таня в тот вечер подумала.
Но вот выходит, что не совсем уж случайна эта связь, наверное. За год Таня приезжала в Париж трижды, и каждый раз они проводили время вместе, и еще один раз Дидье приезжал в Москву. Он оказался в Москве впервые, пришел от нее в восторг, сказал, что она так же хороша, как Таня, а на ее возражение, что она-то ведь не москвичка, ответил, что, значит, она связана с Москвой каким-то другим образом, не по рождению. Правильно догадался, конечно.
