Что он считает ее сутью, собачий аппетит, что ли, Таня уточнить не успела.
– Мать знает, где ты? – спросил Веня.
– Мне восемнадцать лет, – ответила она. – Вчера исполнилось.
Он молчал. Таня молчала тоже. Что он скажет сейчас? Спросит, надолго ли приехала? Или – зачем вообще приехала? Или – кто ей сказал, что ее здесь ждут?
Она не смогла бы ответить ни на один из этих вопросов. Но он ни одного из них и не задал.
– К Гербольдам идем через два часа, – сказал Веня. – Может, поспишь с дороги?
Таня кивнула. Спать ей совсем не хотелось, но если бы он предложил ей простоять эти два часа на голове, она тоже не стала бы возражать.
– А подарок? – все-таки спросила она. – У меня же…
– У нас есть. Присоединишься.
Уже поднявшись на второй этаж, Таня присела на корточки и потихоньку глянула между балясинами лестницы вниз. Веня этого не заметил – он смотрел перед собою, и по тому, как сведены были его брови, Тане показалось, он думает, что с ней делать. И что надумает? Ох, лучше не загадывать!
Она вспомнила, как он сказал: «Сумку я в твою комнату отнесу», – и все у нее внутри сжалось. Вот она, ее спортивная сумка, стоит на коврике в той самой комнате. Таня села рядом на пол и обхватила себя руками за плечи, чтобы унять дрожь.
«Если скажет, чтобы уезжала, утоплюсь, – подумала она. – Даже и не скажу никому, пойду и в речку брошусь. С моста можно, где танки стояли. Он и знать не будет».
Эта мысль ее успокоила, и она прилегла на кровать не раздеваясь, только сбросив туфли. Может, и уснула бы даже, если б не прислушивалась к каждому звуку внизу.
Некоторое время там было тихо, потом хлопнула входная дверь, раздался голос Евгении Вениаминовны. Таня вскочила, подкралась к двери. Но, наверное, Веня догадался, что она будет подслушивать, и, наверное, этого не хотел. Они с Евгенией Вениаминовной ушли в кухню, и ничего ей поэтому не было слышно, а выходить из комнаты она побоялась.
Через пять минут послышались шаги на лестнице.
«Постарела она, – подумала Таня, отпрянув от двери. – Еле поднимается».
Раздался негромкий стук в дверь. Таня не знала, что на него ответить. Входите? А кто она такая, чтоб разрешить или не разрешить войти хозяйке? Поэтому она просто открыла дверь.
– Таня, милая, здравствуй, – сказала Евгения Вениаминовна. – Как я рада твоему приезду!
– Правда?
Таня сама не поняла, как с ее разъехавшихся в улыбке губ сорвался этот глупый вопрос. Будто бы Евгения Вениаминовна когда-нибудь говорила ей неправду! По счастью, та на ее вопрос не обиделась, а может, и вовсе пропустила его мимо ушей.
– Ну конечно! Я часто думала о тебе. Мне было очень горько.
– Обо мне думать горько?
– Горько было, что мы ничего не можем сделать, чтобы изменить твое ужасное положение. Горько, что это было положение вещей, неизбывность. И ни написать тебе было невозможно, ни позвонить… Я собиралась поехать.
– Куда?! – Таня ушам своим не поверила. – В Болхов, что ли?
Она представила, как Евгения Вениаминовна садится в поезд, потом в автобус, потом, обходя колдобины, идет по болховским улицам… Могла бы и ногу сломать… Да нет, Веня ее, конечно, на машине отправил бы… Да и не отпустил бы одну… Танины мысли метались, она потрясенно смотрела на Евгению Вениаминовну.
– Ну конечно, – кивнула та. – Я полагала, что Вене ехать нельзя, это могло бы плохо кончиться для всех. Твоя мама… Понятно, что она на все способна. Я забыть не могу, как… – Она вздрогнула и поспешно проговорила: – Не будем больше об этом. Я знала, когда тебе исполняется восемнадцать, и приехала бы в ближайшее время, поверь.
Таня даже поежилась, так невыносимо было слышать, как Евгения Вениаминовна оправдывается перед ней. За пять лет та в самом деле резко постарела, из дамы превратилась именно в старушку. Нет, одета-то была с прежней аккуратностью, но сгорбилась, и лицо стало будто мятая бумага для выпечки. Вспомнила, как Евгения Вениаминовна выкладывала на ту бумагу тесто для пирога с франжипаном…
– Я думала, вы-то не рассердитесь, если я приеду, – сказала Таня.
– А кто рассердится? Веня?
– Ну…
– Веня тоже рад, уверяю тебя, – улыбнулась Евгения Вениаминовна. – Он сказал, ты пойдешь с нами вместе на свадьбу к Гербольдам?
– Ага, – кивнула Таня. – Только я же не знала… У меня джинсы только.
Джинсы, в которых она приехала в Москву, были лучшей Таниной одеждой. Настоящие ливайсы. Купила она их, правда, в секонд-хенде, где одежду продавали на вес; одноклассница, которая туда продавщицей устроилась, выискала и припрятала их для нее. Но кто узнает, уже поношенными она их купила или просто износила сама? В общем, их можно было бы не стыдиться. Но ведь в джинсах на свадьбу не ходят, а все остальное… Таня вспомнила дом Гербольдов – картины на стенах, вьетнамские фигурки… Австрийские фрукты! Нет, невозможно явиться туда в стираной китайской майке.
– Ты можешь идти в чем хочешь.
Евгения Вениаминовна улыбнулась снова. Тане показалось, она любуется ею. Хотя чем любоваться-то? И правда, худющая, будто кошка облезлая. И скулы, Веня сказал, китайские стали, как майка. Не на что глянуть, в общем.
– Ресторан не заказывали, молодые приедут из загса прямо домой, – сказала Евгения Вениаминовна. – И все будет непринужденно. Конечно, столы вдоль всей улицы выставлять, как здесь бывало, не станут, но и церемоний никаких не будет.
– Это когда ж здесь столы так выставляли? – заинтересовалась Таня.
В Болхове свадьба на всю улицу была обычным делом, но здесь она не могла себе такого представить.
– До войны. Да и после тоже. Когда подселение началось. – Заметив Танин непонимающий взгляд, Евгения Вениаминовна объяснила: – Дома наши во время нэпа строились и считались частным владением. Ну а потом, когда нэп свернули, стало считаться, что ничего частного в советской стране быть не должно. И сюда начали людей подселять.
– И к вам тоже? – поразилась Таня. – Чужих людей? Вот сюда, вот в этот дом?!
Она даже головой повертела, прикидывая, как это могло быть. Таня всю жизнь прожила в бараке, где люди были набиты в комнаты, как селедки в жестяные банки, но представить в доме Левертовых даже одного-единственного постороннего человека не могла. Вот эта большая комната внизу – ее пришлым отдали, что ли? Или Венин кабинет? Нет, невозможно!
– Да, в этот дом, – кивнула Евгения Вениаминовна. – Но меня здесь тогда еще не было. Еще Венин папа был ребенком. Ему это подселение жизнь спасло, кстати.
– Как это?
Вот же умеют они рассказывать, что Веня, что мама его! Тане стало так интересно, что она даже про страх свой о том, что с ней дальше будет, позабыла, хотя все время только про это и думала.
